Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [109]
6 января был праздник Богоявления, во Франции известный под народным названием День Королей (в честь святых царей-волхвов, принесших дары новорожденному Иисусу). Вечером накануне этого дня в домах накрывались столы, выставлялся большой пирог с запеченным в него бобом, и тот, кому этот боб доставался, становился «королем» или «королевой» праздника. Царило беззаботное веселье, раздавались громкие возгласы: «Король пьет!»…
Но ранним утром Дня Королей ошеломленные парижане узнали, что в городе уже нет короля.
Около 2 ч. ночи 6 января король, его брат, королева, Мазарини и другие, посвященные в план, придворные и министры с небольшим эскортом покинули Пале-Рояль и беспрепятственно выехали из ворот Сент-Оноре, никем в эту праздничную ночь не охранявшихся. За воротами к ним присоединились со своими свитами Гастон, Конде и Конти; двор переехал в Сен-Жермен-ан-Лэ. Среди выехавших были Сегье, Ламейрэ, Летелье, Ларивьер… Анна испытывала радостное, лихорадочное возбуждение. «Я никогда не видела человека в таком веселье, — пишет в "Мемуарах" дочь Гастона мадемуазель де Монпансье. — Даже если бы она выиграла сражение, взяла Париж и велела повесить всех, кто ей не нравился, то и тогда она не была бы такой веселой»[632]. Королева была убеждена и говорила при отъезде, что вернется в столицу через неделю.
Перед началом кампании при дворе обдумывали планы военных действий. Мемуаристы сообщают, что обсуждался даже план безжалостной бомбардировки столицы. Наиболее логичное и связное его изложение содержится в «Мемуарах» главного гардеробмейстера Монгла[633]. Автором этого плана он называет Конде.
Принц предлагал: распустив слух о военной активности испанцев, стянуть к Парижу как можно больше армейских гарнизонов на расстояние одного перехода, после чего королю поехать с большим эскортом на охоту в Венсеннский лес, но вернуться оттуда уже не в Пале-Рояль, а в надежно охраняемый Арсенал; войскам тем временем расположиться за предместьем Сент-Антуан. Отсюда, с юго-востока и будет нанесен удар. Парламенту будет послан приказ выехать в Монтаржи, и когда он соберется для его обсуждения — неожиданно ввести армию через ворота Сент-Антуан и через брешь, которую проделают в городской стене за Арсеналом. Если народ построит баррикады — стрелять из батареи в 20 пушек вдоль ул. Сент-Антуан и из стольких же орудий — вдоль набережной Арсенала. Солдаты захватят парламент, после чего будет устроен суд над самыми непокорными парламентариями.
Это предложение активно поддержал Ламейрэ, который в качестве главного начальника артиллерии был хозяином Арсенала; от себя он предложил захватить остров Нотр-Дам (совр. Сен-Луи), разместить там пушки и начать обстрел Сите. Расчет Конде и Ламейрэ был основан на том, что у парижан совсем не было артиллерии, которая вся находилась в Бастилии или в Арсенале.
О плане артиллерийского штурма Парижа сообщают и другие авторы (Гула, Гвальдо Приорато, Приоло). Активным сторонником этого плана все единодушно называют Ламейрэ; его противниками, предлагавшими ограничиться жесткой блокадой — Гастона, Сегье и особенно запомнившегося в этой связи Летелье, выражавшего, надо полагать, точку зрения своего патрона Мазарини. В официозной истории Приоло кардинал предстает гуманным человеком, исполненным сомнений: ему как будто не нравится и штурм («из-за виновных погибнут невинные»), и блокада («в Париже амбары полны зерна»), тогда как Конде говорит по-военному четко: «Нужно осадить город и силой сокрушить мятежников» («Obsidendam urbem, et vi atterendos rebelles»)[634].
Парадоксальной выглядит версия Гвальдо Приорато, «поменявшего местами» Мазарини и Конде: принц вместе с Летелье якобы стояли за блокаду, а кардинал с Ламейрэ — за штурм[635]. Видимо, венецианский историк поддался влиянию той антимазаринистской пропаганды, которую развернули сторонники Конде, когда принц вступил в борьбу за власть с кардиналом, и которая хотела изобразить дело так, будто Мазарини был гораздо более жестоким врагом парижан, чем его противник.
Объективному и хорошо осведомленному мемуаристу Монгла (в те дни он был при дворе и именно он сообщил, какие слова говорила королева при отъезде) следует верить в тем большей степени, что излагаемый им план Конде полностью соответствует полководческому «почерку» принца (суворовский девиз «Глазомер, быстрота, натиск» мог бы быть и его девизом). Косвенным подтверждением этого может служить тот факт, что после начала войны Конде отправился в Шарантон, на то юго-восточное направление, которое он полагал главным при нанесении удара; хотя его план и был отклонен, его осуществление всё еще было объективно возможным, пока в руках правительства оставались Арсенал и Бастилия.
Идея безжалостного штурма была отвергнута уже ко времени отъезда двора, она была сочтена слишком жестокой и чреватой непредсказуемыми последствиями. Правительство предпочло прибегнуть к продовольственной блокаде и было уверено в скорой победе, хотя и здесь были трудности: для устройства сплошной заградительной линии войск было слишком мало, приходилось ограничиться методом постоянных кавалерийских разъездов. Для успеха блокады было бы лучше, если бы перед тем не было сентябрьской тревоги, во время которой парижане запаслись впрок продовольствием. Но министры рассчитывали на шоковый эффект и панику, на возможность восстановить против парламента ратушу и городскую милицию.
