Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [107]
Все эти оскорбления и пререкания сильно подействовали на гордого принца, который вскоре заявил все еще рассчитывавшему на него коадъютору, что больше не может переносить «наглость этих буржуа, которые покушаются на королевскую власть»[619]. Отныне позиция Конде определилась — в готовой начаться войне с Парижем он будет беспощадным врагом этих взбунтовавшихся «буржуа».
Свободная дискуссия завершилась решением создать комиссию по постатейному рассмотрению нарушений декларации 22 октября. Затем по жалобе генерального прокурора Мельяна на бесчинства солдат в окрестностях Парижа, «из-за чего деревни и городки могут быть оставлены жителями», было принято постановление, запрещающее военным совершать насилия над королевскими подданными; судье по уголовным делам при Шатле и прево военной полиции (maréchaussée) Иль-де-Франса было предписано немедленно вместе со своими отрядами отправиться в рейды по окрестностям столицы дабы пресечь солдатские грабежи[620]. Предполагалось, что этот акт прямого действия не нуждается в одобрении регентши; королеву же решили особо просить, чтобы солдаты не занимали те пункты, через которые в Париж везут продовольствие.
После однодневного перерыва, 19 декабря Моле, сообщая о первых итогах работы комиссии по соблюдению декларации, попытался предотвратить опасность новой конфронтации с правительством. Он сказал, что нарушений слишком много и не все можно проверить, а потому лучше не принимать никаких постановлений, а просто составить большую записку для королевы. На это резко возразил Бруссель: «Раз дело идет о нарушениях, ремонстрации неуместны — надо отдавать приказы и следить за их исполнением»[621]. Почувствовав, что весь парламент того же мнения, первый президент прервал обсуждение, вызвал коронных магистратов и передал им для исполнения текст принятого два дня назад постановления о пресечении солдатских грабежей.
В тот же день парламент единодушно решил просить королеву отвести гарнизоны от Парижа, выплатить жалованье войскам и «приказать, чтобы узники, содержащиеся в Бастилии и других крепостях были освобождены или переданы их судьям»[622].
В Париже царила тревога. Распространился слух, будто в ночь на Рождество, когда все будут в церквах, в столицу войдут войска и начнется общая резня. Памфлеты требовали отставки Мазарини. Моттвиль свидетельствует: «На всех улицах и площадях было расклеено множество клеветнических плакатов. В конце Нового моста был столб, на котором каждое утро появлялись новые сатирические стихи, безнаказанно оскорблявшие королевские особы»[623].
21 декабря королева принимала депутации Счетной и Налоговой палат. Целью правительства было добиться снятия двух ключевых поправок к декларации: об ограничении размеров платежей по ordonnances de comptant и о запрете сдачи тальи на откуп. Не удалось ни то, ни другое. Первый президент Налоговой палаты Жак Амло де Больё произнес ответную речь, которая, по словам Гула, «была словно сочинена на парижских баррикадах»[624]. Он не только решительно отклонил всякую мысль о сдаче тальи на откуп (ибо откупщики своими вымогательствами доводят плательщиков до разорения, и от этого ослабевает любовь народа к монарху), но и предъявил полный набор требований, необходимых для претворения в жизнь декларации 22 октября: отвод войск к границам, освобождение всех государственных заключенных, возвращение высланных, восстановление на должностях уволенных и т. п. С большим трудом удалось убедить Налоговую палату продлить срок, в течение которого разрешалось авансировать государство в счет сбора тальи, еще на 6 месяцев, до конца 1649 г.
Итак, оппозиция ставила министров в тупиковое положение: она требовала немедленно выплатить жалованье солдатам и тем восстановить дисциплину, — и в то же время мешала заключить необходимые для этого займы. Кредиторы не получили бы теперь достаточно высокие проценты, коль скоро они лишались права самим собирать талью и не могли рассчитывать на негласные выплаты по ordonnances de comptant.
Положение осложнялось еще и тем, что сбору налогов через регулярный провинциальный аппарат «казначеев Франции» и элю мешал разразившийся острый конфликт между двумя этими эшелонами власти. Предметом конфликта стал вопрос о праве каждого из «казначеев Франции» председательствовать на собраниях элю при раскладке тальи между приходами — и соответственно контролировать справедливость этой раскладки, подавляя проявления местного фаворитизма. Этот порядок был утвержден королевскими эдиктами 1635 и 1637 гг., но оказался временным: в 1642–1643 гг. право контроля как в элекциях, так и в генеральствах было передано интендантам. После отзыва последних «казначеи Франции» старались вернуть себе это право, но элю не хотели уже никакого контроля над собой — свобода так свобода! — ссылаясь на то, что оба эдикта были зарегистрированы на королевских заседаниях (т. е. без свободы обсуждения).
Выше (см. гл. IV) упоминалось об активной деятельности центрального бюро «казначеев Франции», но и элю имели свое центральное бюро в столице, начавшее собираться с 1641 г. и координировавшее их действия. 22 декабря парижские синдики элю разослали по элекциям циркуляр с предписанием повсюду отказывать «казначеям Франции» в праве на председательствование. Это означало переделку всех уже составленных «комиссий» по сбору тальи на 1649 г., исходивших из принципа верховенства «казначеев Франции» (председателю из их числа, чтобы провести свое мнение, достаточно было заручиться поддержкой всего двух элю)
