Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [105]
Итак, вызывавший особую ненависть крестьян финансист-откупщик, собиравший талью с помощью аппарата своих грубых и бесцеремонных служащих, должен был уйти из французской деревни. Его место должны были занять регулярные сборщики-оффисье — «казначеи Франции» и элю. Они, конечно, тоже могли (и должны были) авансировать казну, исполняя роль финансистов локального уровня, но их возможности были не так велики, как у откупщиков-профессионалов, и правительство много теряло от этой замены. Установленный 6-месячный срок был минимальным: судьи наивно полагали, что когда собравшие урожай крестьяне начнут платить талью, надобность в авансировании вообще отпадет. Постановление Налоговой палаты было прямым ответом на объявление сюринтенданта финансов Ламейрэ о предстоящей сдаче тальи на откуп при уровне комиссионных 15 % (тогда как раньше комиссионные составляли 25 %)[607]. Но оказалось, что для крайней оппозиции неприемлема и такая попытка ограничить доходы откупщиков: откупных контрактов по талье не должно было быть вообще.
Утвердив 23 ноября ст. 2 декларации, Налоговая палата внесла оговорку о том, что подлежат упразднению все поборы, в ней не верифицированные. В казалось бы окончательно утвержденном «тарифе» парижских пошлин предстояло заново разбираться… И действительно, 17 декабря палата специально подтвердила, что состав «тарифа» должен быть пересмотрен назначенными для того комиссарами[608].
По ст. 5 Налоговая палата поддержала мнение Счетной палаты о льготе для владельцев рент по талье и распространила эту льготу на всех владельцев аналогичных рент Лионской ратуши. Поправка к ст. 6 подрывала всю радикальную инициативу парламента: освобождались от реституций лица, получившие свои выкупные платежи по актам, должным образом верифицированным[609]. Это означало бы неизбежные конфликты с парламентариями, которые считали законной только свою верификацию.
Парижскому парламенту, лишенному возможности подправлять им самим составленную декларацию, оставалось зорко следить за ее соблюдением и решительно протестовать против нарушений. А основания для протеста давало прежде всего положение с армией. Действовавшая уже в начале декабря внутрипарламентская комиссия (по 2 депутата от каждой палаты) отмечала явное нарушение ст. 13 декларации, требовавшей оплачивать передвижения и постои солдат из урезанного фонда тальи, а между тем правительство учреждало для этой цели, как и раньше, новые специальные поборы, сводя на нет сокращение тальи.
Еще хуже было то, что и эти с трудом собираемые деньги до солдат из казны не доходили, и им должны были выплачивать денежное довольствие хозяева тех домов, где они размещались на постой.
3 декабря генеральный прокурор парламента Мельян предупредил Ламейрэ, что парламентарии собираются принести королеве жалобу «на то, что солдатам не платят денег, и из-за этого они повсюду грабят, всё разрушают и предаются бесчинствам, так что приходится опасаться волнений и общего мятежа в народе»[610]. Под той же датой Дюбюис-сон-Обнэ отметил в дневнике слухи о том, что жители Суассона, Нуайона и Пуатье убивают солдат и офицеров из расквартированных там гарнизонов.
9 декабря советники младших палат потребовали проведения общего собрания, заявив, что нарушение ст. 13 ведет к «ужасным грабежам», совершаемым голодными солдатами в окрестностях Парижа[611]. Моле пришлось назначить такое собрание на 16 декабря.
Особенно серьезные народные волнения в ноябре — декабре происходили в Руане: в предместьях столицы Нормандии с 19 ноября разместились на зимние квартиры сроком на пять месяцев 22 роты полка Гастона Орлеанского (около 900 солдат)[612]. Им давно уже не платили жалованья и их командиры открыто заявили, что войска не будут соблюдать предписанные им правила постоя, подкрепленные специальным постановлением Руанского парламента. Солдаты требовали увеличить суточное довольствие для рядовых с 2 до 8 су, для капитанов — с 1 до 6 л. Защищенные городскими стенами и личной привилегией свободы от постоя, парламентарии и эшевены не спешили оказать финансовую помощь беззащитным предместьям. Тогда начались грабежи, разоряемые хозяева оставляли свои дома, солдаты выносили всё что можно, разрушали строения и грелись у костров, сложенных из их деревянных каркасов. Пять раз за месяц жители предместий устраивали шумные манифестации у зданий парламента и ратуши, забрасывали их камнями (другого оружия у них не было), требуя защитить их от разгула солдатни.
Сам Гастон Орлеанский прислал муниципалитету Руана строгие инструкции для своего полка, но когда первый эшевен отправился в предместье Сен-Север и потребовал от капитана д'Эпуи зачитать их перед солдатским строем, тот решительно отказался, проявив непочтительность даже к воле шефа.
19 декабря Руанский парламент назначил двух своих советников комиссарами по выявлению фактов солдатских бесчинств. Но слабость парламента состояла в том, что с сентября он был представлен послушным велениям двора и потому крайне непопулярным новым «семестром», многие советники которого к тому же не были нормандцами. Капитаны городской милиции отказывались выполнять распоряжения этого «семестра», признавая над собой власть только губернатора, его генерального наместника и первого президента парламента (никого из них тогда не было в Руане). Поэтому когда во второй половине дня парламентские комиссары отправились к войскам в предместье Сен-Север с требованием выдать им для суда одного уличенного в грабежах солдата — их сопровождали только протоколист и два привратника, но не было никакой вооруженной охраны. Офицеры, естественно, отказались выдать грабителя, осыпаемым оскорблениями и насмешками комиссарам пришлось удалиться.
