Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [104]

Командовавший ею маршал Дюплесси-Прален всецело объясняет это финансовым кризисом: «Пришлось уменьшить хлебный паек, и дошло до того, что его стали выдавать только раз в неделю; большинству солдат пришлось искать пропитание во враждебной стране, и их часто убивали крестьяне», к концу осады во французском войске ежедневно умирали от голода 50–60 человек[602]. Не удивительно, что Испания решила продолжать войну в расчете на истощение противника и продолжение смуты во Франции.

Но на время установилось затишье. Во исполнение просьбы парламента 27 октября был освобожден из-под ареста Шавиньи. Ко двору его не вернули, экс-министру было предписано жить в его имении. Мазарини не простил бывшего друга, ставшего предателем.

29 октября в Сен-Жермен прибыла депутация парижской ратуши с просьбой о скорейшем возвращении короля в столицу. Мазарини активно поддержал эту просьбу, надеясь хотя бы отчасти примирить парижан со своей особой. К тому же вид восстановленной политической стабильности должен был избавить императора Фердинанда III от сомнений в необходимости ратификации Вестфальского мира.

Вечером 31 октября весь двор без всякой помпы, тихо вернулся в Пале-Рояль. Полуторамесячный кризис окончился. Он показал, что Париж нельзя запугать, что им можно овладеть только силой.

А пока — было затишье. И иллюзии… Не молодой радикал, а человек старого поколения, государственный советник Андре д'Ормессон-отец внес 28 октября в свой дневник высокую оценку вырванной парламентом королевской декларации: «Ограничивая королевскую власть, она возвращает ее к тому состоянию, когда король сможет хорошо управлять, и все здравомыслящие люди считают, что это дело  не рук человеческих, а Божьего милосердия, оказанного Франции ради ее сохранения»[603].

Но был ноябрь, войска уходили от границы на зимние квартиры и стягивались к Парижу.

Глава VI . Парижская война

К концу ноября стало ясно, что никакого единства парижских верховных палат под гегемонией парламента более не существует. Во время сентябрьско-октябрьского кризиса парламентарии могли выступать от лица всей оппозиции только потому, что другие суверенные трибуналы в это время пользовались заслуженным осенним отдыхом. Но каникулы закончились; составленная и верифицированная парламентом декларация 22 октября была, как и подобало, передана на рассмотрение в Счетную и Налоговую палаты. Могли ли они воздержаться от критических замечаний, тем более что парламентарии в ряде пунктов явно покушались на их полномочия? Однако если этот разлад между бывшими союзниками мог быть только приятен правительству, то другое обстоятельство вызывало раздражение и у министров, и у парламента: судьи обеих верховных палат старались перещеголять парламентариев в оппозиционности, показать себя куда большими народными заступниками. В результате казалось бы окончательно решенные финансовые вопросы вновь ставились под сомнение и возвращалась пагубная для сбора налогов обстановка неясности.

Первой определила свою позицию Счетная палата. Уже 27 ноября был составлен ее акт о верификации новой королевской декларации с перечислением критических замечаний[604].

По ст. 2 предлагалось сократить пошлины со ввоза вина в Париж в большем размере, чем было намечено парламентом (для ввоза по воде размер пошлины уменьшить более чем на 10 %, для ввоза по суше — на целую треть). По ст. 5 сочли возможным ввести в льготную категорию рантье (т. е. тех, кто получал бы 62,5 %, а не 50 % рентных платежей) владельцев рент, ассигнованных на талью. По ст. 6 Счетная палата пошла на прямую конфронтацию с парламентом, заявив, что все изложенные в ней меры государственного банкротства могут исполняться только ей самой (тогда как, согласно декларации 22 октября, вся юрисдикция по этому кругу вопросов передавалась парламенту).

Но самый сильный удар по государственному бюджету наносила поправка к ст. 8. Эта статья декларации, ограничив никем не контролируемые выплаты по ordonnances de comptant действительно секретными расходами, не устанавливала никаких цифровых пределов для этих последних. Счетная палата решила заполнить лакуну и постановила производить платежи по ordonnances de comptant в размере не более чем на 3 млн л. в год. При 58,8 млн л., израсходованных по этой статье в 1646 г., такая норма была необычайно скудной. Правительство лишалось возможности расплачиваться со своими кредиторами, скрывая истинные размеры получаемых ими процентов.

Налоговая палата приступила к рассмотрению новой декларации 21 ноября и работала очень обстоятельно, попутно разбирая различные поступавшие в ее адрес прошения[605]; ее труд был завершен верификацией с поправками только 30 декабря.

Уже принятая в первый день рассмотрения поправка к ст. 1 вызвала немало шума. Она поставила важнейший вопрос, обойденный молчанием в декларации 22 октября (хотя он и был со всей определенностью поставлен уже в первых рекомендациях ПСЛ): вопрос о запрете сдачи сбора тальи на откуп.

«Авансы по сбору тальи могут выплачиваться только в первой половине 1649 г., и те, кто их выплатят, не должны ни прямо или косвенно участвовать в сборе этого налога, ни вмешиваться в действия оффисье, ни получать свое возмещение иначе как из рук государственного казначея»