Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [102]
И еще один вопрос остался в «подвешенном» состоянии — вопрос о созыве Палаты правосудия, персональный состав которой был представлен на рассмотрение парламента на том самом заседании 22 сентября, которое ознаменовалось началом политического кризиса, вследствие чего предложение правительства так и осталось не рассмотренным. О Палате правосудия все как будто забыли. Двор такое забвение вполне устраивало, а парламент? Здесь, вероятно, возобладало мнение, что после проведенных реформ лозунг созыва Палаты правосудия утратил свою актуальность; что не стоит запугивать сразу всех финансистов, а с отдельными одиозными личностями парламент может разобраться и сам, без помощи судей из других верховных палат. Так или иначе, этот вопрос перестал быть источником напряженности в отношениях между двором и парламентом.
22 октября парламентская депутация во главе с Моле представила королеве проект новой декларации. Со стороны двора был высказан ряд частных замечаний. Сегье особенно возмущался тем, что документ был представлен уже в виде чистовика, написанного на пергаменте и готового к подписанию — как будто у него, канцлера, нет права ни на какие поправки. Моле твердо заявил, что так оно и есть: в парламентском проекте ничего изменять нельзя, он должен быть подписан без всяких поправок, иначе пришлось бы проводить новые обсуждения в парламенте, что могло бы привести только к новым осложнениям. Против этой правды было невозможно спорить и министры, поколебавшись, уступили ультиматуму: в тот же день декларация была подписана и завизирована, а через два дня, 24 октября, верифицирована парламентом.
За день до этого, 23 октября, парламент принял важное «кадровое» решение: «В будущем в суверенные палаты не будут приниматься откупщики, контрактанты, их поручители и компаньоны, их дети и зятья; а те, которые к настоящему времени уже приняты в какую-либо из названных палат, не смогут быть допущены в другие палаты, какие бы разрешения на то они ни получили»[598].
Декларация 22 октября 1648 г.[599] была важнейшим актом, кульминационным пунктом наступления парламентской оппозиции. Она не только оформила договоренности по конкретным вопросам финансовой политики, но и приобрела значение некоего «конституционного» документа бессрочного действия, за соблюдением которого предстояло следить парламенту.
Новая декларация состояла из 15 статей и открывалась краткой преамбулой, где было сказано о неполноте предшествующей декларации 31 июля и невозможности откладывать долее решение не рассмотренных в ней вопросов.
Статья 1 пересматривала норму снижения тальи, установленную декларацией 31 июля (12,5 % для 1648 г. и 25 % для 1649 г., при исчислении от дохода нетто), определив эту норму в 20 % от суммы брутто; эта последняя сумма, которая не должна была пересматриваться, была фиксирована в 50 млн л., скидка составляла 10 млн л.
Трудно переоценить принципиальное значение такого факта, как вмешательство парламента в определение общего размера тальи. Правда, пока речь шла только о двух годах, о чрезвычайной военной ситуации. Но если война продолжится — сможет ли парламент оставаться в стороне от этого вопроса? И если прецедент будет закреплен достаточным числом повторений — не захочет ли парламент осуществлять свой контроль и в мирных условиях? Разве случайно он так настаивал именно на снижении тальи? Это означало бы подрыв самих основ абсолютной монархии.
Статья 2 подробно перечисляла отменяемые парижские пошлины, воспроизводя парламентское решение от 17 октября.
Статья 3 оговаривала, что в будущем косвенные налоги должны сдаваться на откуп с аукциона в Государственном совете. (О немедленной пересдаче всех откупов — как то предлагала ПСЛ и просил 21 августа парламент — уже не упоминалось.)
Статья 4 гарантировала, что в ближайшие 4 года с оффисье не будут взиматься чрезвычайные поборы в какой бы то ни было форме, а после этого срока — только по актам, «должным образом верифицированным»; отменялись все недоимки по такого рода поборам. Здесь же определялись размеры легального сокращения жалованья оффисье. С 1649 г. все оффисье верховных палат и «казначеи Франции» должны были получать 75 % от их официального жалованья (3 сентября на аудиенции королева обещала только 50 %, и для всех прочих, нижестоящих оффисье эта норма осталась в силе). После окончания войны выплаты жалованья должны были производиться в полном размере.
Статья 5 подтвердила постановления парламента от 1 сентября о легальных размерах всех сокращенных платежей по рентам (62,5 % по рентам, ассигнованным на габель, эд и платежи духовенства и 50 % по всем прочим), без сокращений, оговоренных королевой 3 сентября. В этих размерах рентные платежи должны были производиться в первую очередь, раньше, чем даже отчисления в государственное казначейство.
Статья 6 воспроизводила одно из самых радикальных предложений ПСЛ в области финансовой политики. До заключения мира правительство обязалось не выкупать никаких рент или должностей. Такие операции зачастую производились по завышенным нормам, если это было нужно для расчетов государства со своими заимодавцами. Именно поэтому предписывалось всем лицам, получившим, начиная с января 1630 г., выкупные платежи (срок давности был даже увеличен на 5 лет по сравнению с предложением ПСЛ) вернуть в казну полученные деньги; их взносы конвертировались в новые ренты «из 14-го денье» (7,1 % — законный процент в сфере государственного кредита), ассигнованные на те же фонды, что и выкупленные ренты или должности. Разумеется, выплаты по этим новым рентам подлежали урезанию, оговоренному в ст. 5 декларации. Если же обнаруживалось, что выкуп был произведен с завышением, излишек следовало возвратить в казну в четырехкратном размере.
