Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [90]
Мотив напоминал немного старинный романс о ямщиках и тройках, а слова «о степи Кулундинской» звучали в устах Олега романтично и завлекательно.
Разговор начался беспорядочный и благожелательный.
— В общем, ты толковое затеял дело, товарищ Завялов, — сказал Неверов.
Вторым выступил Рябинин. Он не обладал и десятой долей обаяния и непосредственности Завялова. Ораторским талантом он тоже не отличался, изрядно бубнил. Но это был, как про него говорили, большой мастер «индустриального фильма». Правда, порою его, не без основания, упрекали в том, что станина, паровоз или дальнобойное орудие заслоняют человека.
Сейчас Рябинина слушали внимательно, и Оружейников сочувственно подчеркнул, что Алексей Сергеевич неотступно следует по намеченному им еще с юных лет пути. Главный редактор посоветовал связаться с академиком Варягиным, который, как известно, занимается вопросами подземного транспорта и мощных грузопотоков.
Дима Климович выразил сомнение — не будет ли фильм скучноват? Посудите сами… И Дима, схватив листки со стола, принялся читать: «Коммунисты являются боевыми организаторами соревнования и настойчиво борются за технический прогресс»…
— А следующий абзац? — спросил Мусатов.
— Что?
— А вот что: «И уголек заиграет по всем лавам шахты. Как бы вырвавшись из тесных завалов, он быстрым сверкающим ручьем побежит по конвейеру к погрузочным пунктам. Свободный уголек, добытый свободными руками!» Хорошо сказано. И в одной этой фразе — залог успеха Алексея Сергеевича. Недостатки он устранит.
Рябинин молчал. Он был скромный человек, искренне огорчался любому упреку и радовался малейшей похвале, не умея выразить словами ни огорчения, ни радости.
— Я считаю, что мы правильно поступим, если поддержим товарища Рябинина, — сказал Неверов. — Если покажем, как силами самих же передовиков-шахтеров вводятся новшества на наших шахтах. Это тем более важно, что на январском пленуме совершенно отчетливо сказано, что основное и главное — тяжелая промышленность. А некоторые горе-теоретики изрядно наломали дров в этом вопросе. Считали, что, дескать, сворачивай домны, мартены, шахты, и только чашки с блюдцами им подавай.
— Однако некоторые наши сотрудники, — включилась вдруг Зоя Валентиновна с тонкой улыбкой, — до сих пор стоят на этих ошибочных позициях.
И хотя Нико Бабурию никак нельзя было причислить ни к «горе-теоретикам», ни тем более к «чашкам с блюдцами», Мусатов понял: это в его огород.
— А нельзя ли конкретнее? Кто именно из сотрудников стоит, как вы говорите, «на ошибочных позициях»?. — спросила Маруся Сердечкова.
— Я имею в виду заявку Климовича и Лобова на фильм «Дым», — с апломбом ответила Зоя Валентиновна. — Мое мнение сводится к следующему: эта работа идет вразрез с решениями январского пленума.
— Господи, но почему? — удивилась Сердечкова.
Зое Валентиновне только того и надо было.
— Охотно разъясню, Мария Георгиевна, Одно из крупнейших металлургических предприятий страны подвергается осмеянию в обидной форме, а заодно и его директор, орденоносец товарищ Калимасов!
— Но почему осмеянию? А если люди задыхаются в дыму, а если гибнут растения?
— Это устранимо. И не очень существенно на фоне тех больших дел, которые вершатся на заводе. Мы бы скомпрометировали дело, и завод, и директора, и советскую промышленность в целом, если бы стали на позиции Климовича, Лобова и… тех товарищей, которые, так сказать, вдохновили молодых и еще неопытных работников.
Мусатов пододвинул к себе пепельницу и распечатал свежую пачку папирос.
Дима и Слава сидели рядышком, один взъерошенный, другой надутый.
— А мне заявка на «Дым» понравилась, — заговорил скупой на слова Рябинин. — Это интересный жанр, кинофельетон. Нужный. Я достаточно разъезжаю по стране и достаточно вижу. Мы все долго пели аллилуйю там, где для нее и в помине не было оснований. Но это дело прошлое… Климович и Лобов что-то нашли. И нам, старикам, нос утерли. В «Правде», в центральном органе нашей партии, печатаются фельетоны похлеще. А почему мы не можем создать жанр кинофельетона, Зоя Валентиновна? Вы в Каменогорске бывали? Нет, вы не улыбайтесь, а поконкретней отвечайте, бывали или не бывали? — пристал Рябинин, как с ножом к горлу, хотя прекрасно знал, что Зоя, кроме Сочи — Мацеста, никогда нигде не была. — Вы не отвечаете. А я был. И Мусатов был. И Калимасова я отлично знаю, хороший директор. И ТЭЦ, его коптилку, знаю. И завод. Завод неплохой, я, правда, лучше видал, там же, на Урале, и в Донбассе, во-от. У нас вообще очень много хороших заводов, их так одним махом не скомпрометируешь, Зоя Валентиновна, что вы! А безобразие с дымом у Калимасова вопиющее. Так почему же нам не сказать свое слово? — спросил Рябинин и замолчал, казалось, теперь накрепко.
Вошел директор Панков; бумаги на столе задвигались от сквозняка. Панков поискал глазами свободный стул, помахал рукой, — продолжайте, мол.
— Так что я предлагаю работу Климовича и Лобова утвердить, — сказал еще Рябинин, покосившись на Панкова, — пусть себе разрабатывают свою заявку и снимают фильм-письмо. Это нелегкая задача, между прочим.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.