Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [89]
Валя действовала отнюдь не бескорыстно, надеясь, что если Кира устроится на кинофабрику, то впоследствии поможет поступить туда и ей.
Наконец Михеев позвонил и сообщил, что все улажено. Кира даже не поблагодарила и только расспрашивала, как проехать на фабрику.
Пока что она не решалась поделиться с кем бы то ни было своими мечтами. От Тони даже скрыла свои намерения. Но Валя Бунчикова прекрасно видела, что творится с подругой, и лишь подливала масла в огонь.
— Ты должна прийти на киностудию, как Лялябриджита, — сказала Валя.
Для этой цели она упросила дамского парикмахера Ивана Ивановича задержаться после смены и сделать Кире модную прическу.
Иван Иванович взвесил на руке тяжелую Кирину косу и спросил:
— Не жалко? Срезать — миг, отрастить — годы. — Он взялся за ножницы.
— На затылке напуск, челку фонтанчиком, — командовала Валя, — и чтоб повихрастей, Иван Иванович, будто ветром растрепано!
— Эх, земля́чки, земля́чки, — вздыхал Иван Иванович. А Кира молча и растерянно глядела в зеркало.
В тот день главный редактор Оружейников вышел наконец на работу. Маленький, щуплый, с белесыми ресницами и бровями, он похудел еще сильнее за время болезни. Лицо его обрело землистый цвет, но весь облик говорил о том, что человек выкарабкался и радуется и зеленеющим липам на фабричном дворе, и своему кабинету. У него на столе благоухал букет сирени в трехлитровой банке. Зоя Валентиновна заявила, что букет лично от нее.
Оружейников уселся в свое кресло и, еще полный больничных впечатлений, пустился рассказывать Зое, как его лечили и на какой велят ехать курорт. Она кивала с улыбкой и советовала пока не переутомляться. Сидеть по эту сторону письменного стола с массивной мраморной чернильницей было для нее непривычно и до слез обидно. Уж очень она привыкла за время болезни главного редактора к этому месту.
Она рассказала Оружейникову об обсуждении «Арктической запарки» Климовича и Лобова, которое имело место в понедельник. Некоторые склонны явно преувеличивать значение их работы. Так, Мусатов и Сердечкова со свойственным им темпераментом и безапелляционностью тона возвели комсомольцев чуть ли не в ранг документалистов-новаторов. Остальные выступали более сдержанно, в частности Алла Лознякова.
— Вот как… — сказал Оружейников и тотчас же заволновался. — Ну, а ваше мнение?
— Я поддержала Лознякову, тем более что Климович и Лобов собираются продолжать работать в этом весьма сомнительном жанре, — ответила Зоя Валентиновна. — Они затевают фильм-письмо директору одного крупного завода… А как вам нравится замысел Мусатова?
Прежде чем ответить, Оружейников задумался, сцепив пальцы и поглядев в окно.
— Довольно самобытно, вы не находите? — спросила Зоя.
— Я полагаю, — ответил Оружейников со всей осторожностью, — тут есть о чем говорить. Во всяком случае, это самобытно.
Зоя Валентиновна закивала с улыбкой. У нее гора свалилась с плеч. Сам того не подозревая, Оружейников попадал в число ее союзников против… самого себя! Если Зоя сможет уличить своего начальника в близорукости и непонимании вредных тенденций работы Мусатова, ей удастся его свергнуть или хоть двинуться к желанной цели!
Она даже ощутила приятное волнение.
— Итак, какая у нас повестка? — спросил Оружейников.
У Зои Валентиновны всё было в полном аккурате.
— Мы обсуждаем три заявки на короткометражные фильмы. «Живая степь» Завялова, «Дела шахтерские» Рябинина, «Дым» Климовича и Лобова. Затем сценарий Мусатова «Добрый человек», — вздохнула Зоя Валентиновна, а в ее очках отражались чернильница и баночка с клеем…
Когда Мусатов вошел в редакцию прямо из монтажной, все были уже в сборе.
Оружейников постучал карандашом о графин. Ему это доставляло удовольствие, как и то, что он снова среди своих товарищей, в привычной обстановке.
Мусатов огляделся. Вот лобастый и лысый Алексей Рябинин. Вот Олег Завялов. У него красивое, холодноватое, серьезное лицо. Здороваясь, Олег не кивает, а как-то задирает голову и вообще производит впечатление несколько заносчивого, до тех пор пока не увидишь его улыбки с прищуром.
«А Неверов сегодня озабочен, — подумал Мусатов. — А Димка и Славка страсть как волнуются».
Первым выступил Олег Завялов. Всем присутствующим знакома его заявка на трехчастный фильм «Живая степь», сказал Завялов. Он хочет дополнить лишь то, что в сжатом изложении передать невозможно.
Перед тем как в рост человека заколышется на экране золото пшеницы и серебро овса, он, Олег, намерен показать мертвую степь, которая еще ждет своих покорителей. Сухие ковыли — трава забвения. Дикие камни. Глухие тропы. Череп да кости безвестного кочевника, поблескивающие на солнце.
А чьими руками из мертвой степь стала живой? Первая борозда… Тракторист оглянулся, увидел, как лемехи врезались в землю, выворачивая, раскидывая жирные пласты, пронизанные цепкими корневищами буйных трав. А кругом — какой простор!
— Там славная песня родилась, на Алтае, — продолжал Завялов, — она пойдет через весь фильм. Разрешите, я спою? — спросил он таким тоном, будто петь песни на заседаниях принято издавна.
И запел приятным баритоном, а когда дело дошло до рефрена, задрал голову и распахнул руки:
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.