Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [30]

Шрифт
Интервал

— Так он не на войне же…

— Не на войне! Но если бы не провоевал четыре годика, то, может, и здоровье лучше сохранил бы, сердечные мышцы… нервную систему… да мне ли вам объяснять? Сами доктор. И сами были на войне.

Заговорили о семейных делах, о внуках Евстафия Петровича, а уж начав о внуках, о молодежи, снова незаметно вернулись к фестивалю.

— Да! Слушайте! — воскликнула Зинаида Федоровна. — У меня сегодня преинтереснейший случай на работе был, и как по заказу, к фестивалю! Я регистрировала международное дитя!

— Да ну?! — улыбнулся Евстафий Петрович. — Это как же понимать?

— А очень просто! Молодая пара приносит младенца, мальчик как мальчик, попискивает, таращит глазенки, сизые, знаете, как у всех новорожденных. У моих тоже когда-то такие были. Ну вот. А родители — загляденье! Он — смуглый, чернобровый, белозубый и… голубоглазый! И… испанец, представляете себе! Но вырос у нас, в русской семье, то есть русской только наполовину, как я потом узнала. А жена его — тоненькая, белокурая, с веснушечками, сероглазая немочка из ГДР — студентка наша, но немка только наполовину, потому что мать ее была француженка. Из гитлеровской Германии отец ее бежал во Францию и там женился. Я все расспросила, сами понимаете. Ну чем не международное дитя, родившееся в Москве? И угадайте, как назвали!

— Вот уж затрудняюсь.

— Ну конечно Ваней! Это ведь самое что ни на есть международное имя: Иван, Хуан, Ганс, Жан. Есть ли такая страна в мире, где не нашелся бы свой Ваня?

— Скажите, — перебил Евстафий Петрович задумчиво, — у него действительно голубые глаза, у этого испанца?

— Да я же вам говорю — красавец. Волосы что вороново крыло, а глаза…

— А как фамилия его? — спросил Евстафий Петрович.

— Фамилия?.. Какая-то сложная и к тому же двойная. Вот зовут Георгием Михайловичем. Кажется, так. А фамилия на букву «З». А может, по-другому.

— На букву «З»… — попытался вспомнить Евстафий Петрович, но не смог. — На букву «З»… Узнать бы адрес.

Адрес, конечно, в загсе есть. Адрес, фамилия и все что полагается.

— А что? Знали такого испанца?

— Да. Именно голубоглазого. Знавал когда-то. Вообще-то у нас ведь испанцев много, подросших с середины тридцатых годов, но голубоглазый… А впрочем… вздор. Наверное, не тот.

…На другой день, когда Евстафий Петрович вернулся из министерства, он нашел на столе около своего прибора записку.

«У нашей самодеятельности заболела аккомпаниаторша, в такой момент! Катастрофа! А я, как вы знаете, музицирую с юности, и вот упросили, умолили с ними репетировать. Вернусь поздно. Ешьте, пейте, отдыхайте и не сердитесь на старуху, увлеченную молодежным фестивалем».

К записке был приложен адрес и фамилия испанца.

Евстафий Петрович прочел, улыбнулся. Кажется, тот, если память не подвела. Любопытно.

Каким он стал теперь? Как живет? Где работает? Или учится? Как вообще сложилась судьба этого мальчика? Вот уж и женат. Сын у него родился.

Взглянуть бы, а?

Ведь Евстафий Петрович и по сей день чувствовал себя в чем-то виноватым перед мальчонкой, теперь — взрослым человеком. Хотя — в чем? Он и сам не знал толком.

Надо было с ним тогда потолковать как следует. Попытаться его понять.

Ух как это было давно…

Так, может, съездить?

И минут сорок спустя Евстафий Петрович поднялся на лифте на шестой этаж нового дома нового района Москвы.

Он позвонил.

Ему открыла очень высокая и очень стройная женщина с гордой маленькой головкой и прозрачными глазами, и, хотя голова была белоснежно-седа, а глаза глядели из-за стекол очков, он тотчас же узнал ее и непомерно удивился.

Это была она, — Елена Васильевна, кажется, ее звали, — та женщина, с которой однажды поздним вечером сорок первого года он говорил о мире. Ее ребенок был тяжело болен. А его собственный сын — смертельно ранен. Страшный был вечер.

Но он же вовсе не к ней пришел сегодня, и не ее искал!

Она сняла очки и, стоя в дверях, глядела на него с пристальным вниманием и удивлением, чуть грустным от старого горя.

— Евстафий Петрович, — сказала она наконец, — вот неожиданность, право!

Она провела его в комнату — большую, полупустую, увешанную отличными картинами. Их было так много, что они почти скрывали стены; и от этих картин большая комната казалась какой-то удивительно радостной, светлой, благоухающей даже.

Она усадила гостя у распахнутого окна, за которым праздник уже гудел, пел, светился.

Они просидели и проговорили допоздна, малознакомые в сущности люди, и все же старые друзья, и звено за звеном Евстафий Петрович узнал всю историю.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Как-то раз Хорхе Гонсалес проснулся среди ночи оттого, что в комнату, сквозь разбитое окно, ворвался холодный осенний ветер; он вздыбил занавеску, и она билась под потолком, как большая недобрая птица.

Одеяло, под которым спал Хорхе, очень тощее от старости, весь ворс с него слез, вдруг стало тяжелым, будто каменным.

Бабка и мать кричали: «Не шевелись!» — и сбрасывали на пол осколки стекла, которые разбивались со звоном.

Бабка и мать быстро работали окровавленными руками, и по мере того как осколки летели на пол, одеяло становилось все более легким.

Хорхе даже не оцарапался, Хорхе и взрыва не слышал. Он спал крепко, ему было пять лет всего.


Рекомендуем почитать
Вокруг Чехова. Том 2. Творчество и наследие

В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.


Записки старика

Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.


«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.


Архитектор Сталина: документальная повесть

Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».


Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.