Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [32]

Шрифт
Интервал

3

Хорхе Гонсалес — голубоглазый, как мать, и черноволосый, смуглый, бровастый, как отец, рос под разрывы немецких и итальянских бомб, под грохот франкистской артиллерии, в большом внутреннем дворе — патио — старого-престарого дома, на окраине Мадрида.

Дом этот, выстроенный в мавританском стиле, был когда-то богатым, даже роскошным, так утверждали старики. В патио, говорили они, росли в старину даже апельсиновые деревья. Но теперь там и трава не росла. Большие залы давно перегородили на мелкие клетушки-квартирки, и на стенах, там, где облезли грошовые обои и облупилась краска, проступали какие-то таинственные арабские письмена и закопченная позолота. На мрачных широких лестницах шмыгали коты и крысы.

Но над шумным суетливым двором голубело безоблачное мадридское небо, такого прекрасного, радостного, густого цвета, что им можно было бы часами любоваться, если бы оно не таило в себе такой смертельной опасности. Хорхе это понял вскоре после того, как его, спящего, засыпало стеклом, и был доволен, когда небо покрывалось тучами, что, кстати, случалось не слишком часто.

Ведь в пасмурные и дождливые дни самолеты не прилетают и не бомбят!

Когда на город налетали «хейнкели» и «фиаты», мать Хорхе Наталия забивалась в какой-нибудь темный угол и там тряслась от страха. Убежища в доме не было по той причине, что и подвалы давно заселила беднота.

Бабка же Алехандра, несмотря на запрет, приоткрывала решетчатую ставню и, грозясь костлявым смуглым кулаком, ругалась крепко и плевалась желтой от табака слюной: она курила трубку. Это была высокая смуглая старуха с морщинистым лбом, в ушах ее болтались длинные медные серьги. Она зачесывала на щеки седеющие прядки волос и, смазав их оливковым маслом, выкладывала в виде спиралек, как у Карменситы. Когда же не стало ни сахару, ни оливкового масла, бабка, вздохнув, запихала прядку под косынку из рваных черных кружев.

Левый глаз бабки затянуло плотное сероватое бельмо, но правый — черный, веселый, горячий — видел далеко и зорко.

С невесткой бабка обращалась строго и даже иной раз запирала ее на ключ, когда вместе с Хорхе уходила из дому.

Они отправлялись рыть окопы и строить баррикады, бабка и внук!

— Ну, а этой незабудке там нечего делать, — говорила бабка Алехандра. — Хотя молодые мужчины не строят баррикад, потому что все на линии огня, но и старикам совсем незачем глазеть на нашу белую козочку!

Баррикады и укрепления строились в Мадриде еще с начала осени, когда фалангисты захватили древний Толедо, в средневековых улочках которого, в подвалах и на чердаках, нашли себе приют предатели из «пятой колонны».

Рыли рвы, воздвигали парапеты из выкорчеванных тумб, из булыги, которую некогда топтали кони крестоносцев, отправлявшихся громить «неверных», из мешков с песком, из кирпича, из разбитых трамвайных вагонов и всякой рухляди. Натаскивали землю из канав в передниках и шапках или на самодельных ручных носилках.

Тут было полно ребят, и, когда в мадридском небе появлялись фашистские бомбовозы и тут же взлетали республиканские истребители (бомбовозов — много, истребителей — мало), мальчишки, побросав лопаты, орали: «Да здравствуют курносые!»

Так окрестили с начала осени республиканские самолеты за то, что винтомоторная их часть задорно вздымалась кверху.

Хорхе тоже глядел ввысь, орал и прыгал. Где-то там в небе его отец Мигель Гонсалес — бравый летчик, герой.

И Хорхе было весело, и очень страшно, и реветь хотелось, и до неба прыгать, чтоб помочь отцу, — все разом.

Он прилежно таскал булыжник и полные береты земли и песку.

Бабка — та орудовала лопатой, как заправский землекоп, и болтала с женщинами о том, что если бы не помощь советских людей, то все давно бы перемерли с голоду в Мадриде.

Одна женщина, очень худая, рябоватая, печальная, сказала как-то раз, робко оглядев собеседниц:

— А мне дали сливочного масла целый брусок — подарок русских сеньор и сеньорит. — И добавила: — Я никогда раньше не ела сливочного масла. — Это была мать девочки Анхелы.

Девочка Анхела — годом старше Хорхе — тоже работала на постройке укреплений, таскала песок в передничке. В ее нечесаной иссиня-черной копне волос торчал крохотный бантик, алый, как стручок перца, а на тонкой шейке болтался серебряный крест.

Хорхе влюбился в Анхелу с первого взгляда, и поэтому покрикивал на нее, воображая, что голос его звучит грубовато, как у отца его Мигеля:

— А ну, шевелись, черепаха! А ну, поворачивайся! Или ты хочешь, чтоб собака Франко ворвался в столицу?

Однажды Анхела спросила лукаво:

— А почему у тебя такие синие глаза?

Хорхе надулся и ничего не ответил. Какое ей дело? Синие — значит, синие, и все…

Она побежала за песком и, вскоре вернувшись, снова спросила, крепко ухватив руками концы передника, полного песку:

— Нет, а ты скажи, почему у тебя такие красивые синие глаза?

Хорхе ничего не успел ответить: завыла сирена и тотчас же где-то за домами и крышами раздался взрыв.

Анхела закричала, песок высыпался из ее передника, и она побежала к матери.

— Трусиха! — крикнул Хорхе, однако сам был не прочь побежать к бабушке, но боялся, как бы большие, девятилетние мальчишки его не засмеяли.


Рекомендуем почитать
Вокруг Чехова. Том 2. Творчество и наследие

В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.


Записки старика

Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.


«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.


Архитектор Сталина: документальная повесть

Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».


Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.