Париж в настоящем времени - [143]

В почти подростковых бредовых грезах ей мерещились свадьба, счастье, довольство. Но она прожила долгую жизнь и знала, что нельзя бежать вприпрыжку, надо делать по одному осторожному шажку за раз. Если он встретит ее в своем привычном месте, все станет очевидным, но и чуточку небесспорным. Она надеялась: если у него на уме то же, что и у нее, то он придет туда в то же самое время, что и вчера. Поэтому она села за столик и, когда подошел старик-хозяин, заказала чая. Когда тот принес ей чай, Амина развернула газету и сидела, глядя сквозь страницы. Перед глазами ее проплывали воспоминания.

Из-за того, что отец был мусульманином, а мама – из колонов, оба семейства, если не считать немногих тайных и полных слез визитов обеих бабушек, навсегда отреклись от своих детей. Родившись в Алжире, родители Амины тем не менее встретились в Париже во время войны. Ни тогда, ни после для них не имело значения, что он мусульманин, а она католичка. Им очень тяжко жилось в Алжире, но вскоре, Амине в ту пору было лет семь или восемь, началась война, и семье пришлось бежать из страны. Во Франции жизнь оказалась не легче. На отца нападали на улице, Амину оплевывали в школе. Ее единственными друзьями были книги, отчасти поэтому она неизменно оставалась первой в классе. Но когда она подросла, выяснилось, что уже недостаточно быть одинокой и первой. Ей нужно было что-то любить, независимо и отдельно от родителей. Для этого она выбрала неточные, но пылкие воспоминания, в которых эмоции и удовольствия детства были сосредоточены в красках и ощущениях.

– Я могу принести вам зонт, или пересядьте в тень, если хотите, – сказал ей старик-хозяин.

Она сидела на самом солнцепеке, и даже изнутри кафе он видел, что руки ее покрылись сотнями сверкающих капелек, а чистая белая блузка начала льнуть к ее телу и просвечивать.

– Знаете, сейчас слишком жарко, вы можете получить солнечный удар.

– Ничего, ветерок подует – освежусь, – ответила она.

– Здесь не бывает ветерка. Только зимой, когда сильно задувает. Они ж тут все застроили. В иные времена у меня отбоя от посетителей не было. Все приходили с улицы, что сейчас по ту сторону вон тех домов.

– Я ненадолго, – сказала она. – А на холме над Сеной будет ветерок.

Под безжалостно палящим солнцем она закрыла глаза. Их семья из трех человек, нигде не прижившись, вела жизнь отчужденную и замкнутую. Сначала она думала, что все семьи так и живут, и детство ее было раем невинности. Летом во время отпуска они ездили на машине вдоль побережья почти до самого Туниса, возвращаясь по дороге, ведущей на запад от деревни Четаиби к пустынному пляжу южнее Кап-де-Фер. Длиной в несколько километров, она становилась еще длиннее, ведя вглубь суши по барханам чистейшего, белейшего песка. Белкасемы разбивали лагерь на неделю или десять дней и совершали множество переходов по песку, перенося в палатку привезенные с собой еду и воду. Но главным блюдом была рыба, которую отец ловил с берега. Год за годом они не встречали там ни души и были свободны – свободны от принадлежности, от страха, свободны любить, как будто во всех уголках мира мусульмане женятся на католичках, а католики на мусульманках без лишних раздумий и сомнений. В конце концов война забросила их в Париж. Теперь в Сен-Жермен-ан-Ле стояла почти такая же невыносимая жара, как в северной Африке, и Амина чувствовала это. Закрыв глаза, она увидела, как плещутся темно-синие морские волны. Вдалеке, над выцветшим берегом, колышущимся в нарастающем зное и исчезающим в сумятице зрения, не успев достигнуть горизонта, Амина видела белое сияние над синевой, цвета невинности и любви. Они были с ней до сих пор, так же вдоволь напоенные зноем и светом, как и тогда, когда она увидела их впервые.

* * *

– Вы знаете Жюля Лакура? – спросил Дювалье сторожа бассейна.

– Как не знать? Он ходит сюда с незапамятных времен.

– Он сейчас здесь?

– Нет.

– А был?

– Вчера проплыл пять километров. Сказал, собирается доплыть до Перу. Врет как дышит.

После паузы, переварив все это, Арно спросил:

– Вы голосуете?

– На выборах?

– Тоже хорошее место, чтобы начать.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, когда идут выборы, вы ходите голосовать?

– Конечно хожу!

Выйдя из бассейна, оба детектива знали, куда пойдут, и не было необходимости разговаривать. Тем не менее Дювалье озвучил их общие размышления:

– Если он бегает в лесу, то появится в парке, но, возможно, он просто бегает на террасе. А если мы его не найдем, то будем дожидаться напротив его дома.

– В такую жару?

– Припаркуемся в тени.

* * *

Арно и Дювалье вышли на аллею Людовика XIV со стороны бассейна, а из центра на эту же аллею вышла Амина, отстав от двух полицейских метров на сто. Большой парадный сад настраивает душу на возвышенный лад, если дорожки и растения расположены согласно пропорциям, известным с античных времен, столь же необъяснимым и неизъяснимым по силе воздействия, как сочетания тонов и интервалов в музыке. Тем более если сад расположен на холме, озирающем далекую перспективу всевозможных цветов и оттенков под прозрачным куполом неба. Два детектива и Амина медленно брели, утомленные зноем. Ветер взобрался на вершину холма, как и предполагала Амина, и равномерно продолжил движение вниз вдоль прямой аллеи.