Париж: анатомия великого города - [159]

Но и это было не все: демонстрация за мир и против акций ТВО («Тайной военной организации» — террористической организации правого толка, образованной в Алжире «черноногими»), проходившая в феврале 1962 года, была разогнана полицией. В этот раз в столкновении на станции метро «Шаронн» погибли девять и были ранены сотни человек. Алжирская война прочно вошла в повседневную жизнь Парижа: террористы ТВО взяли на себя ответственность за взрывы аптеки на Елисейских полях, штаб-квартиры газеты «France Soir», здания министерства иностранных дел на набережной Орсе и квартиры Жана-Поля Сартра на улице Бонапарта. Они также планировали подрыв Эйфелевой башни и покушение на самого де Голля (в 1962 году у Пти-Кламар ТВО предприняла неудавшуюся попытку убить президента). Парижане крайне критически встретили очередную волну насилия, которое, казалось, не кончится никогда. Когда де Голль в том же году даровал Алжиру свободу, большинство жителей столицы встретили это событие с облечением и ощущением, что справедливость восторжествовала.

«Форма города…»

Действительно, котел «алжирских страстей» второй половины 1950-х годов уже остывал, и внимание рядовых горожан и политиков страны все чаще обращалось к менее трагическим событиям.

Первым требовавшим срочного решения вопросом стал рост населения и, следовательно, нехватка жилья. Недостаток жилых зданий в городах Франции, особенно в Париже, отчасти являлся наследием прошедшей войны. Почти четверть жилого фонда страны в период 1940–1945 годов была разрушена или повреждена. После войны правительству пришлось разрабатывать в первую очередь масштабные программы по восстановлению инфраструктуры — железных и автомобильных дорог, портовых сооружений.

Поэтому в начале 1950-х почти 90 % домов Парижа не имели простейших удобств — душа, туалета или ванны. Многие кварталы ныне модного центра столицы, огромные участки левобережья близ Сены и внешние районы правого берега походили на помойку и были населены разнорабочими и иммигрантами. Отдельных квартир в этих районах почти не имелось: большинство местных жителей ютились в обветшалых дешевых мотелях или общежитиях. Повсюду, не только в рабочих районах, стояли бесплатные кухни для бедноты. Хуже всего были «bidonvilles»[135], скопления халуп, выстроенных из кусков бетона и листов гофрированного железа, разбросанные вокруг Парижа и по окраинам бывшей «зоны» — в Нуази, Иври, Вильжю-фе, Нантерре.

Эти кварталы позорили столицу, и левые политики все громче призывали власти исправить ситуацию. Простого решения этой проблемы, однако, не существовало: требовалась масштабная реконструкция центрального Парижа — крайне непопулярное решение среди политиков и архитекторов — или переселение пролетариата в и без того неспокойные banlieue. Но переезду рабочих противилось левое политическое крыло, лелеявшее мечту о «красном Париже».

Еще в 1948 году правительство разработало план по строительству жилья — так называемых habitations à loyer modéré (жилых домов за умеренную плату, HLM). Это были высококачественные здания, часто строившиеся в центре города или в особо привлекательных районах, но их катастрофически не хватало, и цены на квартиры в них были запредельными. В начале 1950-х годов программу HLM возродили, но теперь муниципалитет стремился строить так называемые grands ensembles, многоэтажные кварталы за внешним кольцом опоясывающих Париж дорог, соседствующие с загородными виллами. Самый известный ансамбль — район Сарсель, расположенный на севере города. Строительство комплекса, вмещающего около 10 000 человек, было завершено в 1954 году. Однако среди его поселенцев быстро распространился синдром нарушения психики жителей больших современных кварталов — странная форма аномии XX века, коренившаяся исключительно в скуке и безысходности жизни в высокотехнологичной среде, где нет места кофейням, барам, маленьким улочкам, магазинчикам, рынкам и любому другому элементу традиционной суетной жизни Парижа, богатой разнообразными мелочами. «Успех» Сарселя подстегнул градостроителей, и к концу 1950-х годов Париж окружили более девяноста уродливых, построенных за небольшие деньги районов, вгонявших в депрессию своих жителей и гостей. Теснота в Париже постепенно исчезала, но далось это нелегко.

Горожане преклонного возраста заметили, что освобождение столицы от нацистов уничтожило многие аспекты культурной жизни Парижа, которые безвозвратно канули в прошлое. Припоминаются бодлеровские стихи XIX века, поэт говорит о вымирании старого Парижа: город преображается в «мегаполис, который меняется, увы, быстрее смертного сердца человеческого».

Жертвой городских перемен пали традиционные полуофициальные бордели, существовавшие, сколько столица себя помнила. Кампанию по уничтожению публичных домов возглавила некая Марта Ришар (сама шлюха в отставке и полицейский информатор); так как после войны бордели считались признаком упадка, который и развалил старую добрую Францию, этой даме было несложно заручиться поддержкой прессы. Хуже того, всем было известно, что дома терпимости не бедствовали и при оккупантах, принимали их с тем же гостеприимством, что французов. Как только был принят закон 1946 года, более 180 публичных домов Парижа были закрыты, в том числе знаменитые «Шабанэ» (известный с 1820 года), «Сфинкс», и «Ле Уан Ту Ту».