Парикмахерия - [56]

Черчиль как-то сказал: «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных». Ну, это зависит от нас самих. Кому-то и свинья — ровня. А я просто люблю смотреть в глаза. И людям, и зверям, и детям. Так многое лучше видно.

Но тут волк смотрел на меня сверху вниз. Тоже впечатляет. Основная часть наблюдаемой панорамы — здоровенные, очень белые зубы. И непрерывно двигающийся за ними — красный мокрый язык. А выше — ноздри. Которые тоже постоянно двигаются, то расширяются, то сужаются. Когда добрался до подмышки, куда Велесов медведь башку всовывал, снова зарычал. Я же мылся с тех пор! Много раз! Честное пионерское! Естественно, волк не пропустил паховую область. Для зверей это вообще — все виды паспортов. От общегражданского до паспорта здоровья. Плюс лог доступа. Уж не знаю с чего, но он начал смеяться. Фыркает, зараза, так выразительно. И зубы свои белые скалит. Это он про Беспуту, что ли? Или про предшествующие мои похождения?

Очень странное… И очень сильное ощущение — его дыхание. Обычно у диких зверей-хищников изо рта пахнет неприятно. Зубы-то им чистить нечем. А здесь мощный очень горячий поток воздуха. Не индустриально-нейтральный, а живой. С мясным запахом, и что-то пряное. Но без падали. Когда такая воздуходуйка проходится по плечам, по позвоночнику… выдыхая толчком жаркий воздух в каждый отдельный позвонок, горячей волной… был бы женщиной — от одного этого тут же кончил. И ни одного прикосновения. Ни языком, ни носом. Я уж про когти и клыки… Только один раз, почти в конце, вдруг провёл языком по моей плеши. Мокрое, шершавое, очень горячее. Из-за спины. Внезапно, быстро… Из двух вариантов — немедленно умереть или обделаться — я выбрал третий — ничего не сообразил. И не сделал. Только воздуху заглотнул аж до прямой кишки.

А этот… «люпус» закончил свой обход вокруг меня, встал напротив, нос к носу, и уставился в глаза. «Кто кого переглядит». Я в детстве, обычно, проигрывал. Но тут волк уступил. Наверное, решил перестать глупостью маяться. И опустил голову мне между ступней. Не лёг, а именно чуть подогнул передние лапы и коснулся носом земли возле моих пальцев ног. Постоял так… Ну, буквально, три секунды. Поднялся, фыркнул мне в лицо, и, с разворота, быстро в ворота. Будто позвал его кто. И — всё. Пустое место передо мною. А я сижу, меня трясёт, встать не могу — коленки дрожат, ноги свело… И вообще… Что это было? Ё-моё и три нуля в придачу.

– М-ма-матерь божья! П-пресвятая Богородица, сохрани! И… ну… вразуми.

При первых звуках человеческого голоса я как-то встрепенулся. Вспомнил, что «цирк уехал, а клоуны остались», по крайней мере — главный. В моём лице. Чуть не с воем от боли в затёкших ногах поднялся.

– Охренеть! И… эта… во! — уелбантуриться!

Мда, Ванюша, засоряешь ты великий и могучий. «Не всякая птица дошпындыхает до середины Днепра. А если и дошпындыхает, то гикнется и копыта отбросит». Этого ты здесь ещё не спрогрессировал, но остальное народ жадно впитывает. Всё из тебя проистекающее. Фильтруй базар, Ванька, а то стыдно будет перед потомками. Хотя предки и сами хорошо склонения склоняют: возвратную форму этого глагола я здесь на людях не применял.

У дверного проёма поварни стоял Ивашко. Видимо, он, исполнив и успешно завершив свой процесс «килевой качки», изжил, таким образом, собственную обиду, и вышел остыть на воздухе. По использованным им выражениям можно оценить продолжительность нашего совместного пребывания. Да, много чего он от меня услышал. Я бы даже сказал — набрался.

Сбоку, у сарая, наблюдался Чимахай. Ведь я же его спать послал! Видать, мужик снова не поверил и пошёл посмотреть. «Вот я его счас на лжи подловлю!». Ну что — словил картинку моего персонального сюрреализма?

Мою молитву он запомнил только частично. Но ключевое слово «вразуми» — не пропустил. Интересный мужик. Работать, и ещё раз — работать.

Пока я влезал в свою сброшенную одежонку, мужики подошли ближе.

– Я ж те говорил! А ты всё одно: «врёшь» да «врёшь». Ну, сам посмотрел? Князь-волк к господину приходит и они разговаривают. Видел?

– Ивашко, оставь Чимахая в покое. Он и мне три раза повторил: «обманешь». Парню с детства не повезло. В плохой компании вырос. А ты, Чимахай, Богородицу не забывай о «научении» просить. А то если только о «вразумлении»… Вразумлять и через задницу можно. Понял?

– Ага. Эта… Ну… А мне можно? Ну, с князь-волком поговорить?

Та-ак. Вот теперь самое время и мне самому повторить Ивашкину реплику. Таких просьб у меня ещё не было. Смелый парень. Не только зверья не боится, но и колдовства. Или он для того и проситься, чтобы страх перед нечистью типа «цапли» в себе выжечь? Да, с таким надо работать. Здесь это редкость.

– Посмотрим по твоему поведению. Может, и поговоришь. Если ему интересно будет. И мне. Ясно?

Больше князь-волк ко мне не приходил. Сперва это его отсутствие вельми тревожно было: ждал я, что на место неприятности сей, хоть бы и пугающей, но знакомой уже, мир этот иной страх на меня нашлёт. После, вроде бы, и радость была: не ходит лютый зверь за мною, не считает убиенных, не заглядывает в глаза, словно смерть собственная. Потом даже и грустно как-то стало — будто привык к чудищу этому.