Пари с маркизом - [65]

Маркиз не мог винить Белинду в том, что она обманула его на предмет своих денежных обстоятельств. И полученные им сведения не заставили его изменить линию поведения. Как Николас сказал герцогине, деньги Белинды ему не нужны. И не только потому, что он хочет добиться ее уважения. Николас желал уважать самого себя, а это значит – проложить свой путь в жизни, самостоятельно зарабатывая на кусок хлеба.

Но как? Вот он, ключевой вопрос. Николас мыслями вернулся ко вчерашним рассуждениям, но через час признался себе, что так ни до чего и не додумался. Он получил образование, которому нет никакого практического применения. Николас никогда не изучал право, медицину или инженерное дело – вообще ничего хоть сколько-нибудь полезного. А знание латыни и поэзии Китса не имеет коммерческой ценности. Если бы ему позволили изучать науку, как он когда-то хотел, все было бы по-другому. От этой мысли Николасу стало горько, но он быстро подавил это чувство. С той поры утекло слишком много воды, и сожаление вряд ли ему поможет.

Жестокая правда состояла в том, что Николас не обладает умениями, за которые можно выручить деньги. Его ничему не научили. Никто не возьмет сына герцога клерком в банк, тем более что герцог непременно туда явится и подложит свинью. Он обладает хорошим здоровьем и значительной физической силой, но вряд ли портовые грузчики зарабатывают достаточно, чтобы сводить концы с концами.

Николас перебирал одну профессию за другой, понимая, что это совершенно бесполезное упражнение. Отбрасывая все прочие соображения, он пришел к выводу, что нет такой работы, откуда Лэнсдаун его не уволит.

Идти на дипломатическую службу тоже нет смысла – влияние Лэнсдауна слишком велико. Одним словом, и карьера дипломата закончится не начавшись.

Будь у него капитал, Николас смог бы вложить его в фонды или акции, но, разумеется, его отсутствие и есть основа всех проблем. Слова Белинды о том, что следовало откладывать на черный день, теперь терзали маркиза, и он с бесконечным сожалением вспоминал о тех деньгах, что растратил на всякую чепуху. Все, что маркиз мог сделать в будущем – дать себе клятву поступать разумнее, чем в прошлом.

Все это Николас уже обдумывал ночью, в точности как и тогда, когда узнал, что доступ к доверительному фонду ему перекрыт, и сейчас никаких новых идей не возникало. Как точно подметила Белинда, он полевая лилия. Но какая еще судьба могла выпасть человеку вроде него?

Поезд замедлил ход. Николас посмотрел в окно и с удивлением обнаружил, что двухчасовое путешествие подошло к концу. Поезд только что пересек мост Гросвенор и вдоль канала медленно подъезжал к вокзалу Виктория. За каналом виднелись промышленные здания и многоквартирные дома для рабочих. Улицы были запружены грузовиками и тележками уличных торговцев овощами.

Поезд еще больше замедлил ход, теперь он почти полз. Николас встал, опустил окно и высунулся наружу, пытаясь понять, в чем причина задержки, но за поворотом не смог разглядеть ничего, кроме вагонов.

Маркиз закрыл окно и снова опустился на сиденье. Нет смысла проявлять нетерпение. В конце концов, что полезного он может сделать, когда приедет? Сидеть в поезде такой же неплохой способ убить время, как любой другой, особенно когда нужно хорошенько подумать.

Николас опять вернулся мыслями к своему положению и начал обдумывать возможности заняться бизнесом и коммерцией. На джентльмена, который занимается бизнесом, многие в обществе смотрят свысока, как на дурное семя, и хотя Николаса никогда не волновало то, что его считают таковым, факт остается фактом – то, что ему известно об этих двух экономических категориях, можно уместить в наперсток.

Поезд еще сбросил скорость, если это вообще возможно, а затем, по причинам, известным исключительно машинисту и кондукторам, и вовсе остановился, не доехав несколько кварталов до вокзала. Прямо напротив Николаса стояло покрытое сажей кирпичное здание с окнами, заколоченными досками. Какой-то бродяга спал, раскинувшись на солнышке в дверном проеме, из трещин в фундаменте и мостовой росли сорняки. На одном из заколоченных окон висело объявление, гласившее, что когда-то здесь был пивоваренный завод, но сейчас здание продается.

Николас смотрел на объявление, в голове его всплывали обрывки разговоров и крохи информации – разговоры с Фрибоди, урожай в Хонивуде, семейство Дениса – и все это внезапно слилось в простую, незамысловатую идею. Еще раз взглянув на брошенное здание и увидев имя, написанное над дверью, Николас вдруг понял, что решение всех его проблем, возможно, смотрит прямо ему в лицо.

Добравшись до Саут-Одли-стрит, Николас выяснил, что Денис еще не вставал, но это уже не могло ему помешать. Переложив с блюд, стоявших на буфете в столовой, на поднос яйца, бекон, почки и горячие гренки с маслом, добавив ко всему этому полный кофейник и две чашки, он отправился прямиком в комнату друга.

Осторожно придерживая свою ношу одной рукой, Николас постучал в дверь и распахнул ее, не дожидаясь разрешения войти.

– Доброе утро, Денис, – воскликнул он голосом, который обычно приберегал для глухой тетушки Сэди, перехватил поднос обеими руками и ногой закрыл дверь.