Парень с большим именем - [6]

На мосту поджидал Яшку подросток с птичкой. Птичка сидела в клетке и клевала зернышки.

— Пошли, айда! — кричал подросток.

— Дяденька мне такую же птичку даст? — интересовался Яшка.

— Самую… Такую.

— И с клеткой?

— Да, да… Будешь ты с птичкой ходить и зарабатывать.

— Ты сегодня много заработал?

— Рубль тридцать пять копеек.

— Купи хлеба, я жрать хочу, потом уплачу, когда работать буду, — попросил Яшка. Куском хлеба, что дала женщина в Совете депутатов, он не насытился, а только растравил свой голод.

— Нельзя, дяденька бить будет, — отказал подросток.

— За что?

— Сколь заработаем, мы все ему отдаем.

— Ему и ничего себе?

— Дяденька каждый день дает нам кормежку, а в праздники по гривеннику денег.

— Остальное все себе?

— Себе.

— А я ему не дам.

— Он у тебя птичку отнимет, за птичку он берет. Птичка его, а мы будто у него на службе.

Яшка замолчал. Он думал, что получит птичку навсегда, а теперь все мечты его померкли.

Подростка звали Борькой Куликом. Он всю дорогу до Суконной слободы рассказывал Яшке про жизнь у дяденьки.

— Ты говоришь «не отдам деньги», а дяденька тебя выпорет и деньги отнимет.

— А если я убегу? — спросил Яшка.

— Он тебя найдет. Пошлет ребят по всему городу, и разыщут.

— И утаить нельзя?

— Нельзя. Дяденька пересчитает билетики и накроет.

По словам Кулика, дяденька представился Яшке большим хитрецом, которого никак нельзя перехитрить.

Подошли к деревянному двухэтажному дому с чердаком. Окно на чердак было открыто, и из него вырывался на улицу громкий птичий стрекот.

— Наши птички там, — показал Кулик на чердак. — У дяденьки больше пятнадцати клеток, и в каждой птичка. Всю ночь стрекочут.

У ворот Кулик остановился и спросил:

— Пойдешь, не обидно за один хлеб работать?

— Коли бы дома кормили… Пойду.

Яшка непременно хотел получить птичку, ему казалось, что ходить и продавать билетики со счастьем — самое интересное дело в жизни. Он будет кричать, как Махамаджан, на всю улицу, придумает такие слова, перед которыми никто не устоит и непременно купит билетик.

К ним подошли два подростка с клетками.

— Новичок? — спросили они про Яшку.

— На Рыбной подобрал.

— Дяденька примет?

— Попробуем: не примет — выгонит.

Птичники спустились в подвальный этаж. В комнате с двумя маленькими, полуслепыми окнами толпилось до десятка подростков с клетками. Против окна сидел старик, сухой и длинный, в ватной жилетке.

— Это дяденька! — шепнул Кулик.

— Мурехмет! — крикнул дяденька хрипло беззубым ртом.

К нему подошел татарчонок лет тринадцати.

— Сколь набрал?

— Два рупь пятнадцать.

— Не украл?

— Ни-ни… — Татарчонок тряхнул бритой головой.

— Поставь клетку, давай!

Дяденька забрал деньги, а клетку велел Мурехмету унести на чердак.

— Мишутка, тряси карман! — Дяденька криво улыбнулся маленькому белобрысому мальчонке с сонными подслеповатыми глазами.

— Сорок пять, — пролепетал Мишутка.

— Спал? На какой улице он был? — Дяденька поднялся и взял Мишутку за вихор.

— На Георгиевской.

— Проучить его, дать ему сорок пять. Васька, Колька, взять его!

У Мишутки забрали клетку и унесли. Самого его подхватили под руки Васька и Колька.

— Где, Ефим Спиридоныч? — спросили они.

— В закуте, сорок пять ему, не сбавлять!

Мишутку вывели в сени. Было слышно, как возились там, прорывался слезный крик и торопливый лепет:

— Больше не буду, никогда не буду спать…

Мишутка страдал болезненной сонливостью, он не выносил городского шума, сутолоки и пыли и обыкновенно уходил за город в луга, там прятал клетку в укромный уголок, а сам ложился на траву и начинал думать о деревне, из которой он попал в город. В думах незаметно засыпал и во сне грезил о речке, где по омутам много жирных карасей; о широких полях; о лесе, где по утрам распевают соловьи. Мишутка зарабатывал меньше всех, и его за это чаще всех били. Он обещался не спать, но, уходя на работу, забывал свои обещания и убегал в луга.

Отчиталось еще несколько птичников. У них сошло гладко. Одного даже похвалил дяденька:

— Молодец, стерва!..

А потом крикнул:

— Ханжа, подавай клетку! Сколь?

Огненно-рыжий Ханжа подмигнул дяденьке и ответил:

— Все.

— Сколь, тебя спрашивают? — Ефим Спиридоныч топнул ногой.

— Два десять. — Ханжа бросил на стол смятые бумажки. Он был самым старшим и ловким из птичников, дяденьку ненавидел и всегда ехидно морщил перед ним свое широкое рябое лицо.

Дяденька пересчитал билеты и вышел.

— Полтину утаил, — бросил ребятам Ханжа, — не дурак я работать за одни помои.

— Бить будут.

— Ладно, полтина дороже кожи. — Ханжа презрительно сплюнул.

Вернулся дяденька и с ним парнишки, что увели Мишутку.

— Куда дел полтину, сукин сын? — Старик схватил Ханжу за горло. — Пропил, стерва, горло перехвачу!

— Съел… достань… вынь из брюха… — хрипел Ханжа и отбивался.

— Васька, Колька, взять его! — закричал старик.

Ребята схватили Ханжу сзади. Он успел дать им в зубы, а дяденьке ногой в брюхо — и упал. С него сняли штаны, связали ему ноги, и по голому телу долго били ремнями. Дяденька помогал сам. Спина у Ханжи почернела и вспухла.

— Иди, пес. Лишить его гривенника! — велел дяденька.

Ханжа встал и крикнул дяденьке:

— Красным донесу, узнаешь! — и вышел на улицу.

Борька Кулик шепнул Яшке: