Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - [36]
В 1803 г. правила несколько упростились, не утратив при этом заложенного в них паритетного начала: дети обоего пола должны были креститься и воспитываться в вере своего отца. Законодатель объяснял перемену стремлением избежать «семейственного расстройства», «неприятных последствий для той и другой религии», а также ущемления свобод «природных» польских жителей. На приехавших же в Западный край служить распространялось действие нормы 1721 г., поскольку бывали случаи, когда, возвратившись в Россию, те отказывались признавать своих жен законными и требовали развода на том основании, что их венчал неправославный священник. Отметим, что определение исповедания детей по вере отца также в 1803 г. ввел для своих подданных прусский король Фридрих Вильгельм III, а несколько позднее этот порядок был принят для вошедшей в состав России Финляндии 7. Имеются, однако, основания считать, что в Западном крае нововведению 1803 г. не суждено было утвердиться, и там не прекращали своего действия положения трактата XVIII в.
В канун Ноябрьского восстания Государственный совет вновь вернулся к вопросу «о браках лиц разных вер в возвращенных от Польши губерниях», который на сей раз готовил заведовавший духовными делами иностранных исповеданий Д. Н.Блудов. Совет подтвердил нормы 1768 г., но существенно ограничил свободу брачных контрактов, запретив соглашения, «по коим бы все дети могли быть воспитываемы в иной христианской вере, кроме греко–российской». 30 сентября 1830 г. мнение Государственного совета удостоилось высочайшего утверждения 8.
Ужесточение политики в отношении униатов, в целом, и брачного законодательства, в частности, вызывало болезненную реакцию католиков. В начале 1831 г. дворянин Витебской губернии Пржевальский должен был засвидетельствовать в православном духовном правлении брак неграмотных крестьян (жених — униат, невеста — православная). Когда священник объявил, что будущим детям этой пары предстоит стать православными, известие не встретило никаких возражений у крестьян, но вызвало бурный протест дворянина, апеллировавшего к римскому папе и прокламации инсургентов. Лишь демонстрация указа заставила его подписаться. Пржевальский называл правительственное распоряжение «притеснением и насилием». «Что это за новость? — возмущался он. — Один государь постановляет законы, а другой отменяет?». Смутьян был препровожден в Оренбургскую губернию для несения гражданской службы 9.
С образованием Царства Польского его сейм неоднократно обращался к вопросам брачного законодательства. Однако вплоть до 1830 г. дебаты велись на национально нейтральной почве, главным образом о том, в чьей юрисдикции должны находиться браки — светской или церковной. В «кульминационный период польско–русского сближения»>10 «польский выбор» сделали такие видные фигуры, как цесаревич Константин Павлович в 1820 и престарелый министр народного просвещения А. С.Шишков в 1826 г. Шаг брата императора потребовал особых поправок к законодательству об императорской фамилии и престолонаследии: род И. Грудзинской не принадлежал к числу владетельных домов. Неудивительно, что Константин поддерживал сближение двух народов посредством брачных союзов 11. О настороженном отношении к родству с поляками красноречиво свидетельствует история графа Г. Олизара, который после долгих колебаний решился просить руки русской девушки и получил отказ ее отца, героя 1812 г. генерала Н. Н.Раевского, мотивированный существованием «ипеЬагпёге insurmontable entre nous»\ В то же самое время заключали браки с польками осевшие в Царстве русские купцы, и их дети обычно исповедовали католическую веру 12.
Подавление восстания перевело законотворческую работу не только в другие инстанции, но и в принципиально иную политическую плоскость. Правда, первая попытка пересмотра прежних правовых норм успеха не имела. Предложение могилевского, позднее гродненского, губернатора М. Н.Муравьева определять исповедание потомства православно–католических пар согласно «Духовному регламенту» не встретило понимания ни у Блудова, представившего свои соображения по муравьевской записке, ни в Комитете по делам западных губерний, который специально обсудил ее на своем заседании. Отклоняя проект Муравьева, во всеподданнейшем докладе от 28 ноября 1831 г. Комитет ссылался на то, что «сим положится совершенная преграда в заключении брачных союзов между русскими и поляками и еще отдалится желаемое слияние сих двух племен». Документ подписали один из столпов предыдущего царствования А. Н.Голицын и вышедшие из окружения Н. М.Карамзина «молодые министры» Д. Н.Блудов и Д. В.Дашков 13. В результате Свод законов 1832 г. закрепил норму, соответствующую решению Государственного совета двухлетней давности 14.
В июне 1832 г. Синод рассмотрел представление обер–священни–ка армий и флотов, весьма остро ставившего вопрос об участии военных священников в заключении разноверных браков. В последние вступали как офицеры, так и солдаты, причем не только в Царстве Польском и западных губерниях, но и за их пределами. По сведепиям обер–священника, римское и униатское духовенство нарушало прерогативы православной церкви. Венчание по католическому обряду давало повод в нем же крестить и новорожденных, распространяя тем самым «между природными россиянами иновер–чество». Решение Синода, утвержденное затем императором, свидетельствует о том, что церковное ведомство активно участвовало в формировании польской политики самодержавия. Сила трактата 1768 г. в связи с прекращением «политического существования» Речи Посполитой объявлялась утраченной, и в Западном крае вводилась норма петровских времен. Что касается Царства Польского, то прежний порядок сохранял там свое значение лишь для браков между коренными жителями, в число которых личный состав воинских частей не включался. «Иначе, — рассудил Синод, — сии места сделались бы убежищем для желающих нарушить общий закон Государства Всероссийского»
