Парадокс чести - [80]

— Я могу сотрясать землю, — сказал другой, кто и сам не мог унять мелкую дрожь.

— Я могу сводить с ума птиц.

— Я могу заставлять змей танцевать.

— Я могу вырезать каменные фигурки, которые двигаются — ну ладно, ладно, — добавил аколит, отвечая на издёвки остальных, — очень и очень медленно.

— А ты? — сказал инструктор Киндри.

— Я целитель.

— Нет. Ты можешь манипулировать образами души и бродить по сфере душ[117], как и наша Леди Ранет. Ты слабее её или могущественнее?

— Это не мне судить.

— Тогда это сделаю я. Ты слабее, потому что можешь только исцелять, а не разрушать или создавать. А теперь, покажи-ка нам свою силу. Хайнд[118], шаг вперёд.

Трясущийся кадет боязливо пересёк круг и встал лицом к лицу с Киндри.

— Ну? Коснись его.

Киндри неохотно подчинился.

В его образе души, как и в самой комнате, вместо самого аколита затряслось всё, что его окружало, вызывая испуганные протесты остальных учеников. С потолка посыпалась пыль. Камни застонали и загудели. Спокойно стоя в центре нарастающего хаоса, Киндри сосредоточился. Внутри его образа души, мальчика, ставшего теперь просто младенцем, сотрясал некто огромный.

— Ах ты, маленький шанир бастард.

Киндри схватил эти гигантские, пытающие руки.

— Ты его убиваешь, — сказал он. — Ещё один приступ и он может умереть. Ты всего лишь воспоминание, чтобы так его мучить. Иди прочь.

А затем они снова вернулись в классную комнату, мальчик в его руках затих и смутился. Камни вокруг них постепенно возвращались на свои места. Из соседних комнат доносились разъяренные вопли.

— Что ты сделал? — потребовал инструктор.

— Я прогнал прочь пагубное воздействие.

— Ты его уничтожил!

— Нет. На это способен только он сам. Поглядите. Он снова в его хватке.

Парень вырвался из рук Киндри и отскочил назад, трясясь и презрительно ухмыляясь. Его мысли эхом отдавались у Киндри в голове:

— Я это заслужил, я это заслужил, я это заслужил.

— Попробуй меня, — сказал огненный мальчик, внезапно появляясь перед ним и хватая Киндри за рукава.

Киндри ощутил тепло. Сырая шерсть задымилась и завоняла. Его руки, в свою очередь, вцепились в запястья студента. Он падал прямо в огонь. Рядом с ним падал ребёнок на очаге, забытый родителями, спорящими о его судьбе. Всё это решилось уже давным-давно, но он всё падал и падал, только, чтобы быть отброшенным в сторону волей Киндри.

Аколит уставился на свои руки, поражённый ужасом. Его обезображенное лицо сморщилось той половиной, что не замораживала сетка шрамов. — Я не могу, — сказал он, почти что в слезах. — Что ты со мной сделал, бастард?

Ничего такого, что осталось бы надолго, с грустью подумал Киндри, пока студент ковылял прочь. Только не без его собственного согласия. Это было одним из самых горьких уроков, усвоенных им за прошедшие три недели: обитателей подземелий Училища Жрецов насильно принудили верить в силу своей жалкости. И сотрясатель земли, и огне-касатель, могли бы направить свои таланты в более конструктивное русло, но только не под руководством училища.

Оставшуюся часть урока инструктор его игнорировал, пока обжигающий парень ронял жгучие слёзы, а дрожащий мальчик самодовольно трясся на месте, время от времени глотая обрывки пены.

Следующим занятием была ветер-дует Сенета, как тренировка для Большого Танца. Ах, свобода движений, почти что полёта, но здесь каждый чувствовал силу, проводником которой и полагалось быть танцу. Она струилась к верхушке училища от разбросанных по всему Ратиллиену кенциратских храмов и спиралью закручивалась вниз по его коридорам, направляемая в бассейн-ловушку внизу, клоаку божественности. Из какого далёка она приходила? Разные течения имели разные запахи — мускус Тай-Тестигона, испарина джунглей Тай-Тана, специи Котифира, пыль и пепел Карникарота — там были и другие ароматы, включая очень сильный, наподобие кипящей каменной серы. Киндри как раз пытался осторожно его отследить, когда урок закончился.

Следующим (без всякого перерыва на ланч) было урок простейших рун, который вёл бывший рандон, чьи глаза постоянно скользили к Киндри.

— Нет, нет, не так. Вот. Смотри. — Он склонился над восковой дощечкой Киндри и стал на ней рисовать. Киндри заметил, что загривок жреца испещряют шрамы, однако не достаточные, чтобы скрыть хищные линии знака раторна. На дощечке Киндри было написано: «Очнись! Она запустила в тебя свои когти».

Она. кто?

Шнуры, карабкающиеся всё выше и выше, отвратительно пронзая собой плоть.

На мгновение он понял, что с ним случилось, а затем это ушло. Жрец очистил дощечку.

Последними были зелья и порошки.

— Сегодня мы смешаем порошок, останавливающий вражеское дыхание, — объявил инструктор, — нечто столь простое, что с этим справится даже наш глубокоуважаемый Бастард Норф.

Остальные ученики хихикали и бросали на него косые взгляды, но у Киндри было об этом своё мнение. Вполне возможно, ничто из того, что он делал на этом уроке не выходило таким, как планировалось, только потому, что большая часть этих веществ предназначалась для вреда.

Трава удушайка[119], пепельная ягода[120], растёртый в порошок жук пустомеля[121].

Инструктор был прав: это могло быть просто — предполагая, что он и в самом деле хотел, чтобы кто-то задохнулся.