Para Bellum - [40]

— Если не секрет, чему это ты так зара­зительно смеялся? — спросила она вернув­шегося из кабинета Ганри.

— Путилов говорит, что мужчина может не считать себя банкротом, пока он не стал импотентом.

— Кто такой этот философ?

— Разве я тебе не рассказывал?

— Впервые слышу это имя.

— Только он не философ, а скорее на­оборот — он биржевой делец. Русский фабрикант, в прошлом очень богатый, уд­рал из России в восемнадцатом году. Ка­жется, и здесь устроился неплохо.

— Ты играешь на бирже? — без всякого осуждения поинтересовалась Дорис.

— Пока нет, но придется, милая моя До­рис, увы — придется.

— Там можно заработать?

— Путилов говорит — можно. Он, напри­мер, зарабатывает. Предлагает свою по­мощь, но, конечно, не бескорыстно.

— Что он от тебя хочет?

— О, сущие пустяки! Было бы очень хо­рошо, если бы я добыл кое-какие сведе­ния о работе и перспективах военной про­мышленности России и Германии. Пустячки, не правда ли?

— Я иногда не понимаю, шутишь ты или говоришь серьезно, — сказала Дорис.

Ганри даже перепугался, схватил ее руку, быстро поцеловал.

— Ну какие же шутки, милая Дорис?! Где я возьму такие сведения? У этих фон-оболтусов и их малокровных пассий с Фридрихштрассе? Ты меня просто расстраива­ешь...

И вправду, Дорис видела, что он готов захныкать, как малое дитя. Она подлила в его бокал виски.

— Ты не замечаешь, что говоришь почти стихами?

— Тут заговоришь!

— Ты хотел выпить...

Он выпил.

— Лучше? — спросила она.

— Лучше.

— А теперь расскажи по порядку.

Ганри закурил сигарету и снова стал ве­селым и беспечным.

— Собственно, я все уже тебе сказал. Путилов хочет знать положение в военной промышленности, чтобы играть на бирже не вслепую, а уверенно.

— Но в чем суть?

— Видишь ли, дорогая, этой механики я толком сам не понимаю. Путилов объяснял так. Если ему будет известно, какие зака­зы собирается ваше правительство разме­стить в военных отраслях промышленно­сти, проще простого будет определить, ак­ции каких концернов повысятся в ближай­шем будущем. Он их скупает сегодня по недорогой цене, а завтра продает уже во сколько-то там дороже. У них это назы­вается игрой на повышение.

— Ну, это не так уж сложно, как ты ду­маешь. Можешь познакомить меня с этим Путиловым?

— Зачем тебе?

— Если это солидный человек и если он действительно желает тебе помочь... как тебе сказать?.. Я хотела бы в этом убе­диться.

— Я увижу его завтра.

— Где?

— В «Ам Цоо».

Дорис поморщилась:

— Там слишком много народу. А нельзя встретиться здесь?

— Конечно, можно. Приведу его сюда.

— Я ведь могу освободиться только а семь.

— Ну, а мы будем ждать тебя в восемь.

В этот вечер они так и не напились по-настоящему...

Иштван, выдававший себя перед Дорис Шерер за бывшего русского заводчика, а ныне биржевого дельца Путилова, про­извел на нее приятное впечатление. Сухой, немногословный, но умеющий быть любез­ным и предупредительным, одетый в тем­ный костюм от дорогого портного, он впол­не отвечал ее представлениям о том, ка­ким должен быть финансовый делец. Пу­тилов сжато и четко растолковал ей суть биржевых манипуляций с акциями. Она спросила, какие данные и о каких пред­приятиях его интересуют. Он сказал, что полезно было бы знать, например, ближай­шие и более отдаленные планы авиацион­ных заводов. Тогда Дорис прямо постави­ла вопрос: еспи она доставит такие данные, гарантирует ли Путилов полную тайну? Ра­зумеется, он отвечал за это головой. И лучшей гарантией в подобных делах слу­жит то, что такие сведения имеют цену лишь до тех пор, пока их никто другой не знает. Разглашать их — значит рубить сук, на котором сидишь.

Дорис обещана что-нибудь придумать и действительно придумала. Через неделю в квартире у Ганри она передала Путилову скатанный в тугую трубочку узкий листок чертежной кальки, на котором тушью были аккуратно выведены две колонки чисел. Это были данные, касающиеся производст­венных планов заводов Юнкерса и Мессершмитта. Дорис зашифровала их самым эле­ментарным способом. Она объяснила Пути­лову принцип шифровки. Они договори­лись, что прибыль от операций на бирже будут делить на троих, равными частями.

Дорис с самого начала подошла к этому союзу по-деловому. Она и вообще не склонна была драматизировать собственные поступки, а когда речь шла о заработке за­конным путем — игра на бирже считалась в их семье почтенным занятием, не доступ­ным простым смертным, вроде ее отца, — то она сочла бы глупцом всякого, кто упу­стил бы такой удобный случай. Конечно, она позволяла себе при этом известное злоупотребление своим служебным поло­жением, но картотека, откуда Дорис брала интересовавшие Путилова цифры, не при­надлежала к разряду совершенно секрет­ных. По сравнению с другими ящичками, бывшими в ее распоряжении, эти — невин­ные детские игрушки. Вполне понятно, что человек, привыкший курить на бочке с по­рохом, не считает особенно огнеопасным какой-нибудь там склад пиломатериалов.

Фрица беспокоил один вопрос: если ге­стаповцы отметят появление Путилова в жизни Дорис Шерер и графа ван Гойена, у них может возникнуть желание проверить, чем оно объясняется. Необходимо было чем-то оправдать нечастые посещения Пу­тиловым квартиры Ганри. Поэтому Путилову-Иштвану пришлось съездить в Гол­ландию. Оттуда он привез целую кипу до­кументации, которая свидетельствовала о том, что Путилов выступает перед различ­ными банками и строительно-ремонтными фирмами как доверенное лицо, занимаю­щееся приведением в порядок родового имения графа ван Гойена. Некоторые из документов Ганри по забывчивости оставил у Дорис дома в маленьком книжном шка­фу, так что в случае, если гестаповцы захо­тят негласно кое-что проверить, им эти бу­мажки окажут известную помощь.