Весной 1936 года часов в 8 утра в кабинет Нелсона А. Ла Гардиа, директора Европейского отделения Международного агентства печати и фотоинформации, слегка прихрамывая, вошел молодой человек, поклонился и спокойно, не ожидая приглашения, опустился в кресло. Не спеша вынул блокнот и авторучку и поднял глаза в ожидании. Тем временем мистер Ла Гардиа молча и внимательно рассматривал своего разъездного корреспондента, будто проверял список примет, поданный ему вчера мистером Робинсоном, заведующим отделом путешествий: «Рост высокий… Сложение атлетическое… Волосы льняные… Черты лица резкие… Подбородок тяжелый, с ямочкой…» и т. д. и т. д.
— Почему вы хромаете, мсье ванЭгмонд? Мы виделись перед вашей командировкой в Гренландию, и тогда я этого не замечал, а глаз у меня зоркий, очень зоркий. Кстати, мы будем говорить по-английски.
— Как вам угодно, мистер директор. Прошлой зимой в Гренландии я отморозил все пальцы левой ноги.
— Я сам отмораживал пальцы не раз, но всегда вовремя лечился и, как видите, не хромаю. Надо не зевать в жизни!
Гайсберт ванЭгмонд пожал широкими плечами. Закурил.
— О, конечно, сэр. Но по вашему распоряжению после первой поездки в Сахару я был заброшен далеко на Крайний Север и зимовал один. Отмороженные пальцы я откусил себе клещами — они нашлись в сумке, оставленной мотористом. Эта страница моего дневника потрясла сердца и карманы читателей и сделала нам хорошие деньги — агентству и мне.
— Гм… Вспоминаю, вспоминаю… По нашим поручениям вы хорошо ознакомились с романтическим Севером. Гм… Видите— я все помню, память у меня прекрасная. Так, так… Словом, из вас получился недурной специалист по холоду, а?
Суровое лицо ванЭгмонда силилось изобразить любезную улыбку.
— С вашей помощью, мистер директор. Спасибо. Ла Гардиа отвел глаза в сторону.
— А не надоело скучать в холоде и одиночестве?
— Я не скучал. Было некогда. Было очень трудно, сэр.
— Возможно. Но мы вам хорошо платим, хотя времена теперь нелегкие. Вы наш хороший фотокорреспондент и недурной литератор: ваш текст мы ценим не меньше, чем снимки. Ваш успех — это и наш успех, ведь вы наш служащий. Не так ли?
Они помолчали. «Чего он тянет?» — изнывал ванЭгмонд. А Ла Гардиа колебался: «Ловкач, сам не попросил сменить маршрут, набивает себе цену. Или это просто голландский сыр, которому нравится сидеть в холодильнике? Нужно прощупать получше — ведь путешествие в Конго обойдется агентству очень дорого».
— Мистер Робинсон изложил вам сущность нашего нового предложения? Мы предлагаем вам опять стать гладиатором — это хорошо оплачивается!
Ла Гардиа громко рассмеялся.
— Да. Я согласен, — ответил ванЭгмонд.
Не сомневался в этом! Условия вы знаете — мы никогда не скупимся. На этот раз агентство берет на себя все расходы по страховке вашего здоровья и жизни, хотя, учитывая рискованность поездки, страховая компания запросила весьма крупную сумму. Путешествие в Конго опаснее вашей первой поездки в Сахару.
— Благодарю, мистер директор, хотя из Сахары я едва вернулся живым. Но страховой взнос все же прошу выдать мне наличными. Это разумнее. Я вернусь.
Ла Гардиа недовольно откинулся в кресле.
— Постойте, постойте, молодой человек. Прервать командировку в Африке вы уже не сможете — мы не позволим этого и включим в договор положение об уплате вами крупной неустойки в случае, если вы, ознакомившись на месте со всеми трудностями, испугаетесь, передумаете и захотите повернуть назад. Такой трюк вам не удастся, милый мальчик! Шевелите мозгами сейчас, потом будет поздно. Решайтесь здесь, в Париже. Не хотите — мы найдем другого: безработных много. Учтите, командировка опасна для жизни и здоровья. Конго не Сахара. Не скрою, это — путевка в ад. Ну?
Ла Гардиа ожидал взрыва, но ванЭгмонд только повторил:
— Я вернусь.
«Если найду то, что ищу, то должен вернуться, — подумал он. — Искатели не умирают, если они превращаются в борцов».
Ла Гардиа тряхнул лысой головой и сделал нетерпеливый жест рукой.
— Вы прочли переданные вам Робинсоном книги? Представляете себе температуру? Болезни? Зверей? Дикарей? Главное — этих опасных черномазых?
Нелсон А. Ла Гардиа каждую фразу подчеркивал легким ударом ладони о стол. Сам он никогда и ни за какие деньги не поехал бы в эти проклятые места — удавы, дикари, муха Цеце и прочие африканские гадости ему были глубоко противны.
— Я вернусь, — упрямо подтвердил ванЭгмонд.
Ла Гардиа был оскорблен его спокойствием. «Бесчувственный голландский сыр!» — мысленно выругался он и спросил:
— А позвольте узнать, что дает вам основание для такой самоуверенности, сэр? Мороз берет пальцы, а крокодил, к вашему сведению, откусывает целую ногу!
— Что вы знаете о морозе, мистер Ла Гардиа… — как бы про себя, тихо проговорил Гайсберт ванЭгмонд. — Мой отец прожил нелегкую жизнь. Он был человеком старой закалки. Для меня жизнь отца — мера, его смерть — вызов. Я этот вызов принял, сэр.
— Гм… А кто была ваша мать?
— Простая женщина. Жизненные уроки до нее доходили не сразу, но однажды что-либо усвоив, она потом никогда не изменяла себе. Учила меня быть добрым и справедливым. Я не забыл ее, сэр.
