Para Bellum - [26]

Музыканты из ресторанного оркестра прониклись к ней такой симпатией, что од­нажды их руководитель, трубач, попросил Маргариту назвать любимые вещи, и с тех пор джаз каждый вечер встречал ее появ­ление в зале исполнением блюза. А удар­ник, толстый добродушный мулат из Алжи­ра, подарил ей свой талисман — выточен­ную из черного дерева обезьянку, которая висела у него на стойке для тарелок.

За нею пробовали ухаживать, празда не очень настойчиво, два джентльмена, оба из Англии, с одним из них она несколько раз танцевала. Но вскоре приехали их жены, и флирт с джентльменами сразу потерял с их стороны всякую домогательскую окрас­ку, чему она была только рада.

Вся прислуга в отеле любила ее, хотя Маргарита, как это делают некоторые, сов­сем не играла в демократизм.

Она вообще никогда ни под кого не под­лаживалась ради достижения мелких житей­ских благ или каких бы то ни было корыст­ных целей. Именно поэтому роль, которую поручил ей сыграть этот обаятельный, не­понятный, но внушающий беспредельное доверие Ганри Манинг, долго пугала ее не­обходимостью притворяться. Она не пред­ставляла себе, как это можно — рассчитанно лгать незнакомому солидному человеку, чтобы добиться его расположения, а по­том употребить это расположение ему во вред. Правда, у нее лично никаких инте­ресов в данном случае нет, а Ганри, когда они говорили на эту тему при ее отъезде, иронически заметил, что еще не известно, кто тут сколько потеряет и сколько приоб­ретет. А насчет рассчитанной игры он дал один совет: ей надо вообразить, что она попала на затянувшийся бал-маскарад. Ведь когда все в масках, принято друг дру­га дурачить и разыгрывать.

Как ни странно, прожив в Базеле две не­дели и не видя своего «объекта», Маргари­та начала испытывать нетерпение. Ей хоте­лось испытать себя, представлялось страш­но заманчивым выступить в роли соблазни­тельницы и играть эту роль в твердой уве­ренности, что границы, ею же намеченные, никогда не будут переступлены.

И вот настал, как говорили в старину, этот долгожданный день...

Все, что произошло на протяжении три­надцати часов того дня, от одиннадцати утра до двенадцати ночи, сильно смахива­ло на шикарный роман в почти велико­светском духе, то есть выглядело довольно пошло. И это не удивительно, ибо главный герой, несмотря на свою солидность и рес­пектабельность, оказался отменным пош­ляком.

С Бернского шоссе в Базеле к гостини­це «Кайзергоф» свернула огромная маши­на итальянского армейского цвета — тем­но-оливковая, покрытая пылью и грязью. Военный водитель и охранник остались си­деть, а задняя дверца открылась, и из ма­шины выбрался высокий красивый мужчи­на с черными аккуратными усиками и се­дыми висками. Он, разминая ноги, подошел к владельцу гостиницы, стоявшему в широ­ком портале массивного здания.

— Здравствуй, Иоганн! — сказал приез­жий по-итальянски и раскрыл объятия.

— Привет, Гаэтано, старый друг! Со сча­стливым прибытием!

Они обнялись.

— Ложись спать, Гаэтано, а к вечеру я тебя жду в баре.

— Эх, Иоганн, как безмерно я устал! По­зади пыль и чад городов и бесконечных автострад, и вот теперь, через полчаса, на­конец, буду в ванне...

Он заметил прогуливавшуюся неподале­ку молодую даму.

— Не дурна, а? Кто это?

— Наша немецкая графиня из Берлина. Появилась две недели назад, отдыхает пос­ле болезни.

Послышался голос дамы:

— Коко! Коко!

К мужчинам в ноги подкатилась шустрая крохотная собачка, похожая на белый ша­рик. Проконсул Гаэтано Мональди молод­цевато подкрутил черные усы и ловко подхватил собачку на руки: он уже забыл об усталости. Иоганн понимающе вздохнул и удалился.

— Негодная собачонка! — подходя, ска­зала Маргарита. — Извините, пожалуйста.

— Ну что вы, я счастлив! — проконсул говорил по-немецки с мягким приятным акцентом.

Маргарита протянула руки, чтобы взять Коко, но Мональди так прижал его к груди, что он завизжал.

— Простите, синьора, это от избытка чувств, — проконсул совершенно растерял­ся под взглядом молодой красивой женщи­ны и уже сам не ведал, что говорил.

Она все-таки отобрала у него собачку и, поклонившись ему с легкой улыбкой, повернулась, чтобы продолжить свою про­гулку. Но Мональди решил завязать зна­комство прямо на улице.

— Осмелюсь вас задержать, синьора, — сказал он Маргарите в спину. Она оберну­лась. — Разрешите представиться: Гаэтано Мональди, проконсул первого легиона итальянской милиции безопасности. Я знаю, что вы немка, и это великолепно!

Маргарита назвала себя и спросила:

— Но почему вас так вдохновляет моя принадлежность к германскому народу?

— Мои... моя родственница живет в Гер­мании, в Дюссельдорфе, я еду сейчас именно к ней, — объяснил Мональди, по­стеснявшись сказать, что «родственница» — это его дочь, ровесница Маргариты. Он не хотел показаться старым.

— Я рада за вас, — не находя ничего, иного, учтиво заверила его Маргарита. Она с любопытством ожидала, как этот, по все­му видно, редко встречавший отказ бонви­ван приступит к делу. И он, что называет­ся, не заставил себя ждать.

— Мы с вами уже знакомы, — с игри­вой улыбкой начал Мональди. — Разреши­те на правах старого знакомого сделать вам предложение? — И, не ожидая разреше­ния, извергнул целый Везувий слов: — Я с дороги, и завтра меня опять ждет дорога, но сегодня... Если вы будете так благо­склонны, то мы могли бы чудесно прове­сти вечер. У меня здесь особняк, правда, там идет ремонт, но одно крыло в поряд­ке, и под этим крылышком вы будете чув­ствовать себя уютно. Мы можем поужи­нать в «Кайзергофе», Иоганн мой верный друг, он примет нас по-царски, а потом мой дом и мои слуги — в вашем распоря­жении. Могу ли я просить вас?