Пансионат - [18]

Чай принесли, а Анюты не было. Двери кафе с китайским колокольчиком при входе то и дело открывались с мелодичным звоном, заставляя вскидывать взгляд навстречу, но каждый раз входил кто-то другой. С ней могло что-то случиться по дороге; перед выездом они, как всегда, созвонились, и на тот момент все планы оставались первоначальными. Но путешествие по современному городу — серьезное испытание для пожилой женщины, особенно с ее астматической одышкой, повышенным давлением и сахаром в крови. Нина отпила чаю, откусила краешек миниатюрного пирожного, прилагавшегося бесплатно. Своим здоровьем — всего-то небольшой остеохондроз и недавно прооперированая доброкачественная опухоль на щитовидке — она втайне гордилась. Здоровый образ жизни, гимнастика, а главное, ни малейшей неразборчивости ни в чем, от пищи до связей. Анюта никогда этого не понимала.

За стеклом проходили туда-сюда разные люди, двумя сплошными встречными потоками — начинался час пик. Впрочем, и в другие часы в городе вращалось, толпилось, мельтешило слишком много людей. И во всем мире тоже; она, Нина, будь у нее такая возможность, согласованная с гуманизмом, сократила бы их число раза в три-четыре. Тогда он, вероятно, стал бы более приемлемым для жизни.

Колокольчик зазвенел, и в кафе ворвалась Анюта, похожая на пожар, на язык пламени. Лет, наверное, с тридцати пяти, окончательно простившись с фигурой, она облюбовала для себя развевающиеся складчатые балахоны и пончо, отдавая несомненное предпочтение красному цвету. В нашем возрасте, укоризненно говорила иногда Нина; и слышала в ответ: в каком таком нашем возрасте?! Анюта была неисправима. Если бы с ней и вправду что-нибудь случилось, Нина, должно быть, и не пережила бы.

Анюта рухнула за столик, тяжело переводя дыхание. Расстегнула пончо, под которым обнаружилось чересчур — хотя для нее ничего не было чересчур — смелое декольте. Махнула официантке, неодобрительно глянув на Нинин чай. Нина поспешно отодвинула чашку:

— Взяла на пробу с травами, как-то оно не очень. Закажем земляничный, как всегда?

— Они хотят меня отравить, — грудным полушепотом сообщила Анюта. — Максик с его женой.

— С Алечкой?! — ужаснулась Нина.

Анюта замахала руками:

— С Алечкой он уже месяц как развелся. Дорогая, нам зеленый земляничный чай на две персоны, только, ради бога, никакого сахару! На той неделе выиграл суд, что ребенок не его, выходит, я осталась без внука. Теперь спит и видит, как бы еще доказать, что он сам не мой сын, мерзавец! И эта его новая, силиконовая сучка, тоже не хочет платить пенсионные, наверняка же скрывал от нее до свадьбы, что у него есть мать! Они разведутся, конечно, еще до конца года, я думаю. Только сначала отравят меня.

— Анюта, ну что ты такое говоришь! Максик тебя очень любит.

— Возможно. Но отчислять мои проценты он любит гораздо меньше. Какая ты счастливая, Нинка, что получаешь пенсию от государства…

Подобный разговор с вариациями повторялся едва ли не каждую их встречу, и Нина подозревала, что Анюта заводит его где-то даже из милосердия, стремясь исподволь подчеркнуть перед подругой преимущества ее одинокой старости. Невинная, наивная хитрость, от которой становилось еще больнее — но Анюта не чувствовала, для нее в жизни и ощущениях не существовало полутонов. Ее Максик, конечно, порядочная сволочь. А какой он был чудесный в три, в четыре года — пухленький, насупленный, важный — в те далекие времена, когда казалось, что и у нее, Нины, все еще случится, все будет… Не надо об этом.

— А почему ты так долго ехала? Пробки?

Им принесли чай, и Анюта возмущенно швырнула обратно на поднос два пакетика сахара с логотипом кафе. Демонстративно, прямо при официантке, вынула из сумочки пластиковую коробку с сорбитом для диабетиков и вытряхнула две таблетки в чай. Никакого диабета у нее не было, так, слегка повышенный сахар, но Анюта любила наглядно показывать, что она не такая, как все.

— Пробки! Пробки — само собой. Я поехала на метро.

Помешивая ложечкой чай, она выдерживала паузу.

— И что?

— И перекрыли движение на полчаса! Какой-то чудак в знак протеста разгуливал по рельсам, — Анюта понизила голос. — В голом виде.

— Ужас.

— Не то слово! Я вообще давно уже не понимаю, что происходит с общественной моралью. Слышала последние новости про секс-скандал? Оказывается, та воспитательница в питомнике, которая заставляла маленьких мальчиков… ну, ты понимаешь… она в юности, представляешь, выступала в стрип-баре! И такие у нас работают в элитных детпитомниках, а что же говорить про обычные?

— Разве в стрип-баре? Я читала, она была моделью в каком-то агентстве…

Перед встречей с Анютой Нина всегда просматривала новостийные ленты, чтобы быть в курсе происходящего в мире и способной поддержать беседу. Хотя давно уже подозревала, что ничего, ну, или почти ничего такого на самом деле в мире не происходит, что где-то сидят перед компьютерами команды новостийщиков и наперебой придумывают свои сенсации, конкурируя друг с другом за аудиторию и рекламодателей. Когда-то она пыталась изложить эту мысль подруге, но ничего не вышло: Анюта жила подобной информацией, ловила от нее жизненную эйфорию и не могла допустить, чтобы у нее выбили несущую основу из-под ног.