Подъезжает автобус.
К запертым воротам. Перекошенным, ржавым, одна створка висит наискось, на другой — поверх половинки названия тонкой вязью — намотана кольцами колючая проволока, так что не разобрать, а посередине торчит огромный замок. Рядом будка, запертая, глухая. Водитель, спрыгнув на землю, уверенно идет туда.
Из автобуса выбирается беременная женщина. Подходит к решетке, берется за прохладные прутья обеими руками, прислоняется лбом. Дышит.
Следом соскакивает с подножки молодой парень, потом еще двое. Закуривают. За ними вываливается компания постарше, странная, средневеково-ряженая, их человек пять, они закуривают тоже. Постепенно из автобуса тонкой струйкой выбираются почти все пассажиры. Сигаретный дым поднимается локальным облаком, женщина у решетки морщится, отходит подальше. У ее ног сквозь чугунные прутья пробиваются, как стрелы, кожистые листья какого-то южного растения.
Маленькая японка прицеливается в ворота объективом: фотографирует. Маленький японец кладет ей руку на плечо. Две красивые девушки в мини осматриваются по сторонам. Двое веснушчатых детей, мальчик и девочка, с визгом гоняются друг за другом, веснушчатый отец прикрикивает на них, они не обращают внимания, но молчание уже нарушено. Все начинают говорить. Ровным неразборчивым гулом. Кажется, никто никого не слушает и не слышит. Бледная черноглазая девочка смотрит из окна.
Возвращается водитель и жестами подгоняет людей вернуться в автобус. Курящие пассажиры поспешно затягиваются напоследок, бросают длинные окурки на асфальт. Хрупкая старушка, едва появившаяся в проеме, возвращается в салон и выглядывает из-за занавески. Возникший из мертвой будки человек в униформе отпирает замок на воротах. Мать и отец загоняют в автобус детей. Немолодой импозантный мужчина помогает взойти на ступеньки беременной, она садится последней.
Они готовы ехать дальше. Их двадцать восемь, включительно с детьми, не считая водителя, который вообще не при чем — доставит и уедет.
Автобус въезжает внутрь, удачно вписавшись между кривыми полуоткрытыми створками, название пансионата так никто и не успевает прочесть. Едут вниз по серпантину, усыпанному сухими листьями с ярко-желтых и бордовых кустарников, растущих между вечнозелеными деревьями с мощными, уходящими в небо кронами. В стороны виляют боковые аллеи, некоторые завалены буреломом, по краям громоздятся груды стройматериалов, кое-где тонут в палой листве опрокинутые скульптуры. На одном из витков в проеме между деревьями мимолетно мелькает море спокойного серо-свинцового цвета.
Подъезжают прямо ко входу в корпус. Здесь водитель окончательно высаживает всех, открывает багажник, помогает пассажирам разобрать сумки и кофры, у кого они есть. Он торопится, прикрикивает негромким матом. Ему хотелось бы уехать поскорее отсюда.
Люди постепенно, словно вода в воронке, всасываются внутрь. Вытягиваются вереницей к стойке, за которой восседает квадратная женщина, распахнувшая перед собой гигантского формата тетрадь в клеточку. В тетради — записи от руки очень неразборчивым почерком. За спиной — фанерная доска, прошитая, как шрапнелью, круглыми отверстиями, из которых торчат массивные деревянные груши с маленькими ключами.
— В порядке очереди, — сварливо говорит женщина. — Вас много, а я одна.
Они подходят в порядке очереди, расписываются, получают ключи. Некоторые что-то спрашивают, но неуверенно и скудно. И все равно не получают ответа.
Через сорок минут вестибюль пуст; все разошлись по номерам. Вахтерша захлопывает свой гроссбух и встает. Она здесь тоже особенно не при чем, но у нее все учтено и записано.
Это удобно.
№ 23, полулюкс, южный
— Две комнаты, видишь? А ты говорил.
— Вот и хорошо. Здесь мы, в маленькой дети.
— На одном диване? Как ты себе это представляешь? Тут, смотри, две кровати, расставим к стенкам. А на диване — мы с тобой.
— А телевизор?
— Боже мой, какой теперь телевизор?!..
— Действительно… все время забываю.
— Мам, а там балкон!
— А с него море видно! И качельку!!!
— На балконе осторожнее, не кувыркнитесь.
— Мам, а можно мы пойдем покатаемся?
— На той качели, которая внизу? Мы пошли, да, пап?
— Стойте!!!
— Да не ори ты так на них. Подождите, сейчас вместе пойдем. Пока мама разберет сумки. Ага?
— Только осторожнее. Смотри за ними. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.
№ 26, стандарт, северный
— Ну что, пацаны, кто на раскладушке?
— Гробовое молчание.
— Дураков нет, бросаем монетку. У меня где-то была… сейчас.
— А вообще ничего. Клевое довольно место. Я думал, будет хуже.
— А видали, какие девочки в сорок третьем?
— И номер уже запомнил? Ну ты и шустр, однако.
— А ты думал? На девчонок лично я монетку не бросаю, это противоречит моим религиозным убеждениям. Кто первый встал, того и тапки.
— А правда, пацаны, их же только две.
— Ничего, в тридцать втором еще две старушки, как раз для тебя.
— Идиоты… Как вы вообще можете прикалываться… сейчас?!
— А что ты предлагаешь?
— Я ничего. Где там твоя монетка? Давай, я орел.
— Держи, орел!
№ 27, полулюкс, южный
— А на балконе — Рыська!
— Я? Может, пускай Тим на балконе, менестрели всегда встречают рассветы… А мне положение не позволяет.
