Пансион благородных девиц - [31]

– Я думаю, тебе надо побыть одному, – сказала Оливия и пошла наверх.

Генри смотрел ей вслед, освещая лестницу фонарем. Затем он пошел в коридор, где, как он был уверен, несколькими минутами ранее прошла женщина в черном платье. Он вышел в холл, подошел к входной двери и повернул ручку. «Открыта, – подумал Генри, – дверь всегда открыта, как и ворота. Они не боятся, что к ним кто-то вломится?»

Он вышел во двор. Свежий ветер, что дул из леса, стремительно наполнил легкие свежестью, оставив в носу приятный аромат хвои. Генри присел на ступеньки и выключил фонарь. Все, что он видел перед собой, было прекрасно. И это «прекрасно», наверняка, разглядел бы не только художник, но и простой человек.

На какое-то время Генри стало очень спокойно. Оливия была права – ему необходимо уединение. Нет, он не хотел дочитывать «Портрет Дориана Грея» просто потому, что он никогда особо-то и не любил читать! Он не хотел выслушивать рассказы Клариссы о ее многочисленной покойной родни, и наплевать на не состыковки а датах. Ему было хорошо теперь, здесь: во дворе огромного старого дома, стоящего в центре древнего леса. Он – художник, и сейчас он любуется красотой ночи. Возможно, он когда-то по памяти нарисует то, что видит сейчас. Но лишь по памяти, задерживаться или возвращаться сюда он не хочет.

– Генри, – услышал он. Генри никак не отреагировал, потому что, он был уверен, что это ему лишь показалось, ведь лес шумит, листва шелестит на ветру. Шелест… Может и вправду не было никакого платья, лишь шелест листвы… Но откуда в доме ветер?

– Генри… – зов повторился. На этот раз сомнений не было, Генри услышал свое имя.

– Кто здесь? – он встал на ноги и включил фонарь. Ему показалось, что голос позвал его в третий раз. Генри стал светить в разные стороны, но никого и ничего не замечал. Он спустился со ступеней, прошел немного вправо. Сделав несколько шагов, он остановился, как вкопанный. Фонарь был слабым, но он смог осветить темную женскую фигуру, на которой было надето пышное (наверняка, черное, подумал Генри) платье. Женщина стояла недалеко от домика, в котором жила Виктория. Она просто стояла: ровная осанка, руки сложены в замок на уровне живота, волосы подобраны. Женщина находилась на расстоянии примерно ста метров от Генри и не шевелилась.

– Я видел ее, – тихо себе под нос произнес Генри, – я видел ее. – Абигейл? – сказал он громче.

Женщина развернулась и пошла в сторону небольшого домика. Генри молча светил ей вслед, пока она не скрылась в деревьях за домом. Он знал, что за ними находится, и почему-то ему казалось логичным, что женщина ушла именно туда.

В доме Виктории загорелся свет. Она подошла к окну, держа в руках свечу в подсвечнике, отодвинула занавеску. Генри смотрел на нее, а она на него. Это длилось несколько секунд, а потом она задернула штору и задула свечу.

«Я никому ничего не расскажу, – подумал Генри, глядя то на дом Виктории, то вслед женщины в черном платье, – или сочтут, что я псих, или, если они знают обо всем, только высмеют меня».

Он развернулся, чтобы уже вернуться в дом, но от ужаса уронил фонарь на землю: перед ним стояли те самые восемь мертвецов, восемь высохших мертвых тел. Они были ближе, чем расстояние вытянутой руки. Генри задрожал от ужаса.

Парень в джинсах потянул к Генри свои костлявые пальцы. Он положил свою руку ему на плечо и, что было силы, сжал ее. Генри оттолкнул от себя того, кого он назвал в прошлый раз Джонатаном, и отпрыгнул назад.

– Чего вы все от меня хотите? – он старался не кричать. Невзирая ни на что, он боялся напугать Оливию – окно их комнаты выходило как раз на то место, где он сейчас стоял.

Восемь костлявых рук поднялись и стали выкручиваться в давно сгнивших суставах, чтобы указать своими длинными темно-коричневыми пальцами в сторону кованных ворот. Генри с ужасом смотрел на мертвецов, чьи левые руки были выкручены назад.

– Я не уйду без нее, – сказал он. – Оставьте нас в покое. Мне не нужен ваш дом. Я закончу работу и уйду.

– Не уйдешь, – с трудом выговорил болтливый мертвяк. – Она не даст.

– Кто? Женщина в черном платье? Это была Абигейл, я прав? А кто вы?

– Иди или останься, – болтающейся челюстью произнес мертвец в рубашке, – гробов хватит.

– Гробы в склепе? – спросил Генри.

– Уходи.

Скрежет. Да, точно, это был скрежет. Генри обернулся и увидел, как со стороны кладбища к нему навстречу идет еще один неживой. Он выглядел иначе: ровная походка, идеальная осанка, темные брюки, пиджак и… лопата. Он волочил за собой лопату, и та скрежетала по каменной дорожке. Мужчина не мог быть живым: на этой вечеринке кроме как для Генри, больше нет места тем, кто еще дышит: Генри был в этом уверен, однако выглядел тот странно: его костюм явно не принадлежал этому веку. Мужчина приближался все ближе, Генри посветил ему в лицо фонарем: темные волосы, благородные черты лица, прямой нос и гордо поднятый подбородок, кожа была серо-белой, но все еще оставалась на своем месте. Кажется, эту физиономию Генри уже встречал в галерее…

– Да сколько же вас здесь? – крикнул он и снова повернулся к восьмерке мумий. Теперь они тоже выглядели иначе: одежда не была грязной, под кожей на теле имелся подкожный жир и даже, пожалуй, мышцы, глаза были на месте: мутные, пустые глаза на фоне бледной мертвой кожи. Художник молниеносно изучил все восемь лиц, отметил, что джинсы Джонатана не так давно вышли из моды, как и его кроссовки, а такие туфли, какие были надеты на «болтливом» парне, никто не носит уже лет так двадцать пять-тридцать.