Пансион благородных девиц - [33]

– Я видел там пустые рамы для картин, – сказал Генри, наблюдая за размороженной тушкой без головы, – пока работа стоит, я подыщу подходящую, пока еще из окон поступает хоть немного света.

Виктория молча разделывала курицу.

– Я думаю, Кларисса бы одобрила, – продолжал Генри, – Оливия тоже не возражала бы… Можно мне ключ?

Виктория остановилась. Тесак был в ее правой руке, левая рука была вся перепачкана остатками крови из обескровленной тушки и слизью от размороженного мяса курицы. Она не поднимала глаз.

– Тебе так срочно нужна эта рама? – спросила она.

– Не могу сидеть без дела, – добродушно улыбнулся Генри. – К тому же так я смогу скорее закончить работу. Не придется тратить время на подборку рамы после завершения портрета.

– Сдался ей этот портрет… – буркнула Виктория и полезла левой рукой в карман домашнего платья. – Вот, держи, – подала она Генри связку ключей. – Длинный, желтый ключ. Только не лезь туда, куда не стоит.

– А куда не стоит?

– Везде, кроме места, где стоят рамы, – сказала Виктория и отрубала курице окорок. – Там хранится слишком много старинных семейных вещей семьи Дункан. Я думаю, что Кларисса не обрадуется, если ты будешь в них копаться.

– Я учту, – сказал Генри и взял ключи. – Виктория, – замялся он, – а как же вы будете готовить без света? Плита ведь электрическая, если я не ошибаюсь.

– Это старый дом, Генри, – ответила женщина и опустила топор ровно по центру куриной грудины, – здесь имеется печь, в сарае припасены дрова. Мне не впервой с ней обращаться. Я ведь тоже старая…

– Да ладно, – улыбнулся Генри, – вы хорошо выглядите!

– Лесть и обман действуют на молодых и глупых, – Виктория ловко отделила филе от костей филировочным, тонким ножом, – я ведь прожила достаточно долго, чтобы понимать, что от нелепых комплиментов морщины на моем теле не разгладятся, пигментные пятна не исчезнут, а седые волосы не приобретут былой оттенок. Иди уже, пока я не передумала.

Выйдя из кухни, Генри взял на столе в гостиной одну из салфеток и вытер ею ключи и испачканную руку. Он был уверен наверняка, что Виктория нарочно взяла ключи именно левой рукой, которая была испачкана, но возмущаться по этому поводу он не стал. Ключи были у него.

На связке висело семь разных ключей, Генри знал, что один из них открывает и подвал. Он выбрал длинный желтый ключ, как и говорила Виктория, и дважды провернул замок.

День был пасмурным, а электричества в доме не было. Разноцветные стекла витражных окон притупляли даже те слабые лучи солнца, что пытались пробиться в дом. Генри закрыл за собой дверь, раздался неприятно громкий щелчок. Затем – тишина. Никакого шума. Даже нет еле уловимого гудения старых ламп накаливания, лишенных питания.

Рамы находились в самом дальнем углу чердака, и это устраивало Генри: он пришел сюда совсем не ради поиска обрамления уже ненавистного ему портрета.

Вешалка. Еще в прошлый раз, когда Генри был на чердаке, мужская куртка привлекла его внимание, но лишь на мгновение. На ней висело старое женское кашемировое пальто – рассадник для моли, старый дождевик, который вряд ли уже сможет выполнять свою функцию, и мужская куртка.

– Сейчас и проверим: свихнулся я, или же все-таки эти черти и правда приходили ко мне.

Генри нервно ухмыльнулся и вдруг осознал, что сам себе напоминает сейчас своего друга Итана, ту его сторону, которая Генри не всегда нравилась.

– Мне тебя здесь не хватает, дружище, – снова пробормотал он и подошел ближе к вешалке.

Старая мужская куртка, кожаная, теплая с темным меховым воротником. Такие носили работники автомастерских или заправок. Размер внушительный: мужчина, носивший ее, имел широкие плечи и, если судить по длине рукава, немалый рост. Оценка взгляда художника иногда сродни оценке взгляда криминалиста. Генри покрутил куртку в руках, не снимая ее с вешалки. Наощупь карманы казались пустыми, но их содержимое его особо не волновали. Он нашел то, что искал: под левым нагрудным наружным карманом была небольшая нашивка, выполненная курсивом: «Джонатан».

Мысли в голове стали путаться, и он решил сосредоточиться и упорядочить их. Во-первых, одного из темноглазых парней звали Джонатан (ну, если все же принять факт их существования). Во-вторых, худощавый мертвяк дал однозначно понять, что где-то наверху имеется какая-то куртка, и уж очень маловероятно, что он имел ввиду какую-то другую куртку. В-третьих, что волновало Генри даже больше, чем болтовня привидевшихся ему мертвецов, так это то, что Кларисса, а что самое странное – и Оливия, соврали, что никакого Джонатана они не знают.

Но на куртке было написано ясно: Джонатан. И это ему не приснилось.

Генри обернулся. Тишина сохранялась. Многочисленная старинная мебель не вызывала особого интереса, а проверить каждый ящик ему не позволяло время. Генри пошел вперед, подошел к коробке, из которой в прошлый раз выпало фото. Он обернулся назад, хотя и сам не понял зачем: на чердаке кроме него больше никого не было, приоткрыл коробку и достал из нее рамку с фотографией с надписью «1970 год». В прошлый раз девушка на черно-белой фотографии, стоявшая у небольшого фонтана, показалась Генри знакомой, теперь уже он был уверен, что это лицо он видел и в галерее: именно ее глаза, как ему показалось, светились этой ночью. Но самому молодому портрету в галерее было немногим меньше ста лет. Снова родственное сходство? Это возможно, но в пределах разумного. Генри отложил рамку, достал из коробки открытку, на которой было написано: «Будапешт прекрасен! Обязательно посетите этот город! Впервые за столько лет я счастлива! Люблю, ваша сестра В.». Генри покрутил в руках открытку, на которой был изображен чей-то памятник. Обратного адреса не было, адресом получателя был указан незнакомый ему населенный пункт и номер абонентского ящика.