Паноптикум - [143]
Услышав их рев, Леимлине зажимает уши пальцами, краска стыда заливает ее щеки, даже на висках выступают алые пятна. И ее вера в бога колеблется.
Весна уже была в полном разгаре. Ослы целый день разгуливали у изгороди на радость соседним ребятишкам, протягивавшим сквозь щели пальцы, чтобы до них дотронуться (дети без конца толпились у дома супругов Леимли, как будто нашли здесь бесплатный зверинец). Суеверные люди — такие везде находятся — несколько раз на дню проходили мимо забора, чтобы «невзначай» увидеть осла, а потом схватиться за пуговицу и пробормотать волшебные слова: «Осла увидать — счастья ждать», плюнув три раза через левое плечо. Многие считали, что суеверие на всякий случай не помешает.
Леимлине все это осточертело. Однажды она позвала Бенедека Боронку и спросила его с видом человека, идущего ва-банк:
— Ну, Бенедек Боронка, нужны вам эти ослы?
— Нужны! — ответил Боронка.
— Сколько дадите за них?
Боронка взглянул на ослов, перевел взгляд на тележку, потом на хозяйку и опять на ослов.
— А вы сколько за них хотите?
— Девятьсот.
— Шестьсот.
— Восемьсот.
— Шестьсот.
Боронка повернулся к ней спиной. Леимлине закричала ему вслед:
— Шестьсот пятьдесят.
Боронка, не оборачиваясь, медленно пошел к воротам, и, по мере того как он удалялся, Леимлине все снижала и снижала цену.
— Шестьсот сорок… шестьсот тридцать… шестьсот двадцать… Эй, Боронка! Послушайте! Вы сможете вступить с ними в кооператив! Шестьсот двадцать. — Боронка не обернулся. — Ну ладно, пусть будет по-вашему: шестьсот!
Боронка остановился, медленно повернулся и сказал:
— Пусть будет по-моему.
Вот и весь их разговор. Бенедек Боронка тут же забрал осликов.
Леимлине смотрела им вслед, пока Шаму и Ганайка не исчезли за поворотом спускавшейся с холма дороги. В душу человеческую, конечно, не влезешь, но по выражению лица Леимлине было видно, что ей очень хотелось помахать им вслед платочком.
«Прощай, Шаму! Прощай, Ганайка! Благослови вас бог!» — мысленно прощалась она с ними.
Ибо, хотя Леимлине испытала много забот и мучений с осликами, вынесла из-за них немало насмешек и стыда, все же именно они доставили ей последний раз в ее жизни незабываемую радость частного предпринимательства.
1952
ВЕЛИКИЙ ГОДА, или О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ
«Se non è vero, è ben’ trovato»[32]
(Итальянская пословица)
Вовсе не из тщеславия, желания стать известным или по другим низменным причинам сообщаю вам, что меня зовут Года. Я вынужден это сделать, иначе мой рассказ не имел бы никакого смысла. Такого, конечно, никто не может от меня потребовать, ведь писатель очень часто пишет именно с той целью, чтобы в написанном был смысл.
Также не из хвастовства, а по необходимости приходится упомянуть, что я был советником по делам культуры нашего столичного города Будапешта (конечно, после его освобождения), а упомянуть об этом стоит хотя бы для того, чтобы читатель немного задумался об обязательном бюрократизме любого учреждения и о его естественно антибюрократической сущности.
Мои владения были огромны. Сюда входили: библиотека, турецкая баня, восемь различных музеев, раскопки и завод газированной воды. Это был, одним словом, не совет по делам культуры, а форменный зоопарк. Не говорю уж о том, что в мои владения входил и настоящий зверинец с живыми дикими зверями. Но здесь я преувеличиваю: в те времена, о которых идет речь, зверей в зоопарке было совсем мало. Мне помнится, там проживало пять обезьян, один верблюд (мне сообщили, что его привезли сюда немцы из своих африканских походов, для чего в крыше грузового вагона была специально сделана дырка), было там и несколько бегемотов, один слон и несколько представителей пернатого царства. Все эти экземпляры, оставшиеся в живых после осады города, боев и бомбежек, были записаны поименно в инвентарные списки зоопарка.
Я не любил подолгу сидеть в своем роскошном кабинете: как бы ни были удобны в нем кресла и красивы ковры, мне гораздо больше нравилось, как говорилось тогда, «инспектировать». В былые времена, когда Будапешт еще назывался не только столичным, но и престольным городом (с тех пор эпитет «престольный» потерялся, львов с городского герба отправили в зоопарк, а ангелов сдали в аренду церкви), за инспектирование не полагалось никакой надбавки к заработной плате, поэтому меня никто не может обвинить в том, что я преследовал какие-то корыстные цели, разгуливая по своим владениям. Я очень любил такие прогулки. На манер венгерского короля Матяша или арабского Гаруна аль Рашида я неожиданно появлялся в той или другой подвластной мне стране. Рано утром приходил я, например, в турецкую баню, проверял чистоту простынь, состояние бассейнов, банщиков и купающихся, а для углубления личного опыта тут же принимал ванну. Охваченный, как и справедливый король Матяш, страстной любовью к искусству, я посещал картинные галереи, обследовал, в каком состоянии находится у нас в столице живопись, пока в один прекрасный день…
Это случилось за несколько недель до объединения коммунистической и социал-демократической партий[33]. Часть социал-демократов, склонявшихся вправо, и тех, кто был еще правее, очень удивилась, услышав, что мы всерьез поверили их левизне и возможности сделать из них коммунистов. Некоторые из них до того стали за нами ухаживать, что приходилось постоянно держать руки за спиной из боязни, что они бросятся их целовать.
