Паноптикум - [139]

— И да пошлет нам господь зиму подлиннее да похолоднее, а уж тогда… — Она не закончила фразы и постучала костяшками пальцев по доске стола снизу: тук-тук-тук… В торговых делах никогда не следует пренебрегать даже суеверными обычаями…

— Что верно, то верно, прошу покорно, — скороговоркой произнесла Гайначкане и закивала так быстро, как будто у нее тряслась голова. — Вот именно. Нам нужны три очень холодных, очень морозных зимних месяца: январь (звук «р» заскрипел у нее во рту, как снег в зимний день), февраль, а возможно… ну, конечно, могут быть холода и в начале марта, хотя… Нет, не надо требовать слишком много, несмотря на то, что метеорологический прогноз в этом году очень благоприятен…

Господин Гайначка закурил сигару и сказал сквозь зубы:

— Зима, изволите знать, будет холодная. А потом, слава всевышнему, у государства нет транспорта… Лишь бы не взялось за это дело возчиков больше, чем надо. Только бы этого не случилось, а насчет того, какая будет зима, можете быть спокойны. Такие морозы будут, что о-го-го! Есть у меня друг. Настоящий друг. Раньше он служил в хортиевских войсках военным метеорологом. Теперь занимается тем, что за несколько форинтов составляет гороскопы. Его фамилия Фрюхтенбергер, прошу покорно. Так вот он говорит, что в этом году до девятнадцатого марта будет собачий холод, так как созвездие Овна бросает тень на Большую Медведицу, а это означает такой трескучий мороз, что каждая упряжка ослов принесет нам по восьми-десяти тысяч в месяц. Чистоганом!

— Чудесно! — воскликнула Леимлине. — Замечательно!

— Лишь бы не вышло какой беды с перевозкой…

— А какая может быть беда?

— Ну если, например, государственные предприятия со своей стороны выставят большее количество подвод… Тогда крышка нашим…

— Что за вздор ты болтаешь? — перебила своего супруга Гайначкане. — Зима будет холодная, и государственные подводы не смогут вовремя доставить все топливо… Людям придется прибегать к нашим услугам, потому что они будут мерзнуть, а если ударят морозы, то они никаких денег не пожалеют. Ну и господь бог, конечно… Всевышний никогда не оставит тех, кто в него верует!

Они благостно улыбнулись друг другу, и если бы в этот момент заиграл орган, то, по всей вероятности, затянули бы молитву…

На этом месте я мог бы опять закончить свою что повесть. Ведь читатель, безусловно, сам видит, как чахнущие побеги капитализма, даже погибая, все еще цепляются за жизнь, пользуясь малейшей возможностью приспособиться, словно сорняк в прекрасно ухоженном саду. Но если я не расскажу, что же все-таки произошло с Леимлине и ее двумя осликами, то читатель вряд ли сам узнает окончание этой истории. Кто, кроме меня, может нарисовать картину, как над головой Леимлине снова взошло солнце и она еще несколько недель грелась под его горячими лучами.

Все пошло как по маслу. Ослики вместе с Бенедеком Боронкой прибыли к Леимлине. Бенедек оказался старым, беззубым и молчаливым. Вся семья несколько дней спорила, как назвать осликов, но старик, не слушая ничьих советов, своевольно окрестил их: одного — Шаму, а другого Ганайка, а почему именно так, только богу известно.

С Ганайкой не было особых забот. Он охотно и много ел и был упрям лишь настолько, насколько это полагается животному его породы. Зато Шаму доставил массу забот Леимлине, а также ее супругу Болдижару Леимли, который иногда под вечер, возвратясь со службы, заходил в гараж, превращенный в конюшню, и долго разглядывал осликов, заложив руки за спину. Может быть, он просто размышлял на историческую тему, каким образом ослы попали в его гараж на место автомобиля. Кто знает, какие видения проносились в эти минуты перед задумчивым взором Болдижара? Может, он думал о том, как странно выглядят эти два ослика в его гараже. Вокруг земного шара мчатся самолеты, автомобили, скорые поезда! Страна строится, на месте деревень вырастают заводы, а здесь, в старом гараже, — два ослика! «Такова жизнь, — думал, вероятно, Болдижар, оглядываясь по сторонам, не подслушивает ли кто его мыслей, потом наклонялся к уху ослика, сначала одного, потом другого, и шептал им: — Иа-иа…»

Шаму ревел все ночи напролет, и Леимлине довелось собственными ушами услышать, что ослы не довольствуются скромным «иа-иа», а ревут и воют, как шакалы. А сколько с ним было хлопот! К нему пришлось вызывать ветеринара (сорок форинтов за визит), покупать лекарство и эластичные повязки на бабки ног; снадобье предназначалось против гноя, скоплявшегося у него в почках, и стоило девяносто семь форинтов пятьдесят филлеров, а потом началось еще воспаление уха. Однако нездоровье не мешало Шаму аккуратно выполнять работу. Бенедек Боронка ежедневно делал с осликами одну, две и даже три поездки, и сотенные бумажки так и сыпались на стол, около которого по вечерам восседали супруги Леимли. Леимлине считала бумажки, после каждой третьей слюнявя пальчик с покрытым красным лаком ногтем. Им уже было жалко, что в Венгрии зима продолжается всего несколько месяцев, и они взволнованно изучали в газетах сводку погоды. Всего четыре дня жили они полной упоительных надежд жизнью, как вдруг прочитали, что наступит «временное потепление». Это известие было тяжелым ударом для Леимлине, только слово «временное» немного смягчало ее печаль. Но прогноз оказался неправильным, и холод продолжал усиливаться: термометр за окном показывал все более низкую температуру, а Леимлине торжествовала двойную победу: во-первых, из-за упорно державшейся холодной погоды, и, во-вторых, потому, что она оказалась права, так как всегда утверждала, что газеты врут. Правда, газеты сознались в допущенной ошибке и сообщили, что холода удержатся, так как огромные массы холодного воздуха устремляются на Венгрию с востока… Леимлине глубоко вздохнула. Первый раз в жизни радовалась она тому, что получит Венгрия с востока…