Паноптикум - [125]

Ай-яй, подумал я, он еще не созрел для шуток или еще недостаточно пьян сегодня. Ну и влип я в историю! Но было уже поздно. Вантцнер хрипел, глаза у него налились кровью, и я понял, что если тут же не укрощу его, то пришел мой конец. Вот тут-то мне и пригодился опыт обращения с дикими зверями. Я прислонился спиной к стене, поднял вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем и, выпучив глаза, пристально стал смотреть на самый его кончик. Вантцнер запнулся. Он не понимал, что я делаю, но глаза его тоже выкатились, и он уставился на мой указательный палец пристальным, долгим взглядом. Он больше не кричал, а потихоньку подошел ко мне, склонился к моему пальцу и прямо впился в него глазами: «Что это такое?» — спросил он наконец. Я ответил ему: «Это? Это, прошу покорно, палец. Волшебный палец. Ужасной смертью умрет тот, кто отведет от него свой взгляд». Тут я и сам испугался, что сморозил такую глупость, но что поделаешь, ребята, если уж такой у меня характер? «Скотина!» — сказал мне Вантцнер, у которого совершенно нет фантазии, чтобы придумать какое-нибудь другое ругательство, но взгляда от моего пальца все же не отвел. Ни за что на свете он не отвел бы теперь своих глаз от моего указательного пальца. Ругался, конечно, но глаз не отводил, все смотрел и смотрел не мигая, а сам бормотал: «Ты огромная скотина, Розенбергерер. Что это за идиотство? Вы, иудеи, всегда придумаете какое-нибудь идиотство!» Я ему отвечаю, что и вы, мол, в чужой карман за словом не лазите, — вот так мы и разговариваем совсем уже мирно и дружески.

Вам-то я могу сказать, что у меня даже поджилки тряслись от страха: вот-вот пройдет все это колдовство, и он кинется на меня. Но ничего, не бросился он, а только все говорил и говорил и так смотрел на мой палец, что его противные, налитые кровью глаза чуть не вылезли из орбит. «Будешь еще всяким свинством заниматься, людей науськивать?» — спросил он, и я понял, что ему хочется простить мне, не потому, что он добрый человек, а просто пора ему отвести взгляд от моего пальца. Тогда я сказал ему: «Не буду, драгоценнейший господин главный советник, не буду! Не стану я впредь стремиться к мировому господству, а если иногда вдруг и взбредет мне в голову такая блажь, вы уж будьте так милостивы, остановите меня, скажите: «Послушай, Розенберг, оставь ты в покое это мировое господство», и я тут же послушаюсь вас и оставлю. А вы будьте так милостивы, согласитесь, чтобы я водил по вечерам Али, сына Сиама, на улицу Андраши в «Аризону», где он выступает. За это полагается небольшая прибавка, а мне как раз пора подзаработать немножко, а то ведь нет у меня денег даже на то, чтобы установить мировое еврейское господство…» Тут Вантцнер кивнул, но с осторожностью, чтобы как-нибудь случайно не отвести взгляда от моего пальца. А я согнул палец, поклонился и поспешил уйти от него. — Розенберг тяжело вздохнул. — Вы даже и представить себе не можете, ребята, каких только премудростей не приходится знать надсмотрщику за зверями!

7

Совершенно естественно, что, помимо симпатий к дяде Абришу и антипатии к главному советнику по звериным делам, самым интересным для детей показалось сообщение о слоне Али. Вечерние прогулки слона не были для них новостью. Они часто видели, как Али, помахивая хоботом, с красным ковром на спине переходил через площадь Героев, сворачивал на улицу Андраши, следовал по ней до улицы Надьмезё и в сопровождении служителя входил в «Аризону», где каждый вечер показывал свое незамысловатое искусство на вращающемся паркете танцевального зала.

Но теперь, конечно, совсем другое дело! Ведь Али на место его вечерних выступлений будет водить не кто другой, как дядя Абриш. И вполне естественно, что дети будут ходить вместе с ним. Не трое или четверо, а вся детвора с улиц Мурани, Петерди, с площади Гараи и из всего их района. Эта огромная, чудесная новость о том, что теперь слона будет водить Розенберг, даже в течение одного часа не осталась тайной. А такие новости на городской окраине тут же поливаются керосином воображения, вспыхивают и разносятся как пожар:

— В половине восьмого у ворот зоопарка на улице Арена.

Как с самого начала нашей повести, так и теперь мы не будем перечислять всех ребят, которых Яни Чуторка и Лаци Розенберг известили о походе со слоном и соответствующим образом проинструктировали. Ребят не надо было ни уговаривать, ни поощрять: все они без памяти были влюблены в зверей зоопарка и ни за что на свете не пропустили бы такой возможности. Волшебной фразы «В половине восьмого у ворот зоопарка на улице Арена» было вполне достаточно, чтобы в назначенное место и в назначенный час явились все до одного.

Мы не будем приводить весь список, а ограничимся лишь несколькими именами, потому что наша повесть оказалась бы неполной без указания некоторых принимавших участие в этих событиях лиц. Там был долговязый Дьёзё Вахмата, веснушчатый Арпад Кленач, Лайош Гунко с кривыми ногами, когда-то щупленький, а теперь толстеющий Петер Шеймеш, Акош Кун, за которым так и осталось прозвище Карась, Фери Шён, тот самый, что три года назад морщил лоб, а теперь время уже успело разгладить эти морщины на лбу и переместить их под подбородок, Корнел Гимпл с неизменно красными ушами, все такой же прожорливый Пети Чобрихт, умница Зюрнер, хитрый Греветич и все остальные, безоговорочно служившие одному великому делу и теперь с особой охотой примкнувшие к свите Али.