Панкомат - [39]

— Ух-х-х х-х-х. Упаси боже. Да на кой чорт мне это нужно? Да и сейчас партий многа. Правды же, мальчики, немая. Чо в них делать? Исть, что ли, больше будем?

— Вот то ж, — произнесла одна из девочек, — как пили, так и будем пить.

Забыв про разговор, я стал представлять, как сев за комп, сделаю что-нибудь настоящее, могучее. Я иногда мог вдруг отключиться и замечтать. На самом деле, так поступают, чаще всего, ботаники. Я знавал одного тренера по продажам, он постоянно играл в мечты. Время от времени на него находило — в остальном же он был отличным знатоком компетенций и прочей корпоративной пурги. Я считал, что на меня находит как-то иначе.

Nirvana.

Ocasama Star.

Конечно, нужна большая толпа, чтобы совершить большую работу. Один? И один в поле воин. Александр Македонский… Я — не Александр Македонский? Почему я не Александр Македонский? Может, именно я — и есть Александр Македонский, который поведет на бой молодые, свежеобученные толпы революционеров. Цифровой мир очень близок человеку. Нужно лишь понять, что в нем нет ничего особенного. Все создано для того, чтобы чем-нибудь блеснуть. Но я продолжаю питаться собственным страхом. Я его ем на завтрак, обед и ужин, и вот теперь лишь водка его перебивает. Когда ее много, страха вообще не бывает.

Пил ли Македонский?

— Слышали, скоро выйдет новый альбом группы «Нооу»? — спросил Юрий.

— Слышал, — ответил Саша Сэй посмеивающимся голосом, — а вы, баб Галь, слышали группу «Нооу»?

— Ух-х-х, х-х-х, чо только не понапридумывали. Сейчас, говорят, все можно, и никому ничего за это не будет.

Вот так. Это она себя оправдывала. Я сразу понял. Любая злая человек-обезьяна всегда винит кого-то еще. А себя — может только перед смертью. Когда уже открылась дверь, и темнота светится, и оттого жутко.

Вика в тот вечер все-таки приехала, и это несколько испортило мои планы. Я уже, было занялся Олей «Рабочей», и она была не против. Мы уже говорили о музыке. Как оказалось, Оля не была полным отстоем — она просто не имела сил, чтобы устоять, когда ее уламывали:

— Дашь?

— Дашь?

— Ну, дай, а?

— Дашь?

— А когда дашь, Оль?

— Оль, ты же вчера говорила, что дашь.

Она была студентка. Она приехала откуда-то издалека, что подчеркивало ее природную простоту. У нее был плеер, кассеты с записями отечественных рок-исполнителей, разные там «наши», «нашествие». На жизнь ей высылали 500 рублей в месяц, потому ей приходилось посещать блат-хату, чтобы поесть. Она была хорошая, честная, Оля «Рабочая», и лучше бы была она, чем Вика. Вообще, я был уверен, что все лучше, чем Вика. Нет. У Вики была очень хорошая фигура, и она очень умело стояла раком, но все портили внутренние струны, которые я знал наизусть.

Это было мыло.

Я чувствовал, как это мыло сочиться, излучает. Я был наказан мылом. Один раз оступишься, и потом — когда еще поднимешься, неизвестно. Так и будешь скользить по этой мыльной наклонной плоскости. Бабе Гале Ламборджини все сходило с рук — таким людям все можно. Но они знают свое место. Все Ламборджини мира таковы. У них есть внутренний господин. Он четок, силен, волосат.

— Что ты слушаешь? — спросила меня «Рабочая».

— Из русского — ничего.

— Вообще ничего?

— Ну, может, «Звуки Му». «Вежливый отказ». «Странные игры». Но все это старые группы.

— Я слышала.

— А что ты слышала?

— «Звуки Му».

— Сейчас нет настоящего рока.

— Почему. Очень даже много хороших групп.

Я обнял ее — она была теплая, а грудь ее постоянно надувалась, будто молодой хлеб. Она была толстовата, и в будущем ее должно было обязательно разнести. Я почувствовал, как она залилась пламенем. Можно было прямо сейчас идти в темный уголок. За ширмой уже кто-то был. Там играл магнитофон. Он заглушал посторонние звуки. Магнитофон играл и у нас, и эти два звука сливались. Они пытались перекричать друг друга, будто два чемпиона по крику. На улице было холодновато, но это не пугало. Была еще ванная. Был сарай, где стоял дежурный стул. Прямо над этим стулом висела лампочка, и это что-то подчеркивало.

— Пойдем, — сказал я, выдыхая.

— Да? — спросила она, тоже выдыхая.

Тут мне предложили выпить. Я привстал, чокнулся со всеми стоя, и в этот момент вошла Вика.

— Ура! — закричала она, бросаясь на шею.

— Ура, — ответил я вяло, выпивая.

Она хотела отобрать у меня бокал, чтобы начать целоваться, но фиг вам. Я предпочел водку. Оля «Рабочая» тут же поняла, что сами обстоятельства указали ей место. Не долго думая, она увлеклась Зе. Тем более, что отношения между ними уже были налажены.

— Почему ты не звонил? — спросила меня Вика.

— Я думал о революции.

— О чем?

— Разве я тебе не говорил?

— О чем?

— Блин. О революции.

— Когда, Валер?

— Вчера.

— Вчера?

— Я думаю, нам нужно определиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Я просто хочу снять квартиру и жить, как белый человек. Я уже вышел из возраста, когда люди встречаются черт знает где.

— Ты серьезно?

— А ты хочешь спросить у мамы?

— При чем здесь мама?

Она знала, что я думал о ее матери. Я мог свыкнуться с чем угодно. Но, возможно, уже сейчас, начиналось новое время. Я мог позволить себе все, что угодно. Это было время свободных тезисов. И пусть, все это было густо приправлено водкой и гудежом — это ничего не меняло.