Панк-вирус в России - [15]

Шрифт
Интервал


О: Воспоминания о концертах.


Ж: В Подмосковье куда-то поехали. Совершенно ужасный зал, аппаратура, вообще, непонятно какая.


О: А кто концерт устраивал?


Ж: Илья Смирнов (из «УрЛайта»). Колхоз там был какой-то, но концерт получился забавный. Это был первый концерт под маркой «ДК». Играли со Свиньей или с Майком Науменко, я уже не помню. Но я очень мало знал о творчестве других групп андерграундных. Я знал лично только «Мухоморов», хорошие ребята, и у меня были какие-то записи Гребенщикова, вот и все, что я знал из тех времен, но западную музыку я, конечно, знал хорошо. В то время я подрабатывал ремонтируя звуковую аппаратуру. Поскольку у меня была хорошая квалификация, я отстраивал магнитофоны, усилители, колонки ремонтировал. И у меня была приличная клиентура — Ваня Аджубей (Хрущевский внук), вдова Марка Бернеса. И у меня была возможность знакомиться с лучшей зарубежной музыкой. И когда увидел, что у нас что-то получается, я, конечно, сразу понял, что это панк. У меня по этому поводу никаких сомнений не было — это был русский панк, по концепции — плюнуть в душу власти, и по звучанию. Почему-то Жариков никак не хотел с этим соглашаться.


Костя Мишин: А странно было. У нас всех школа была — на хард-роке. Все же воспитывались на «Лед Зеппелинах», «Дип Пеплах» и прочих пирогах. И звучание группы было — странной смесью хард-рока, стеба над советской эстрадой и панковской эстетики.


Ж: Я согласен с такой оценкой.


О: А почему такое название — «ДК»?


Ж: Я даже не знаю почему. Совершенно точно предложил название Жариков. Почему «ДК» совершенно не понятно. Ни одна из версий не может быть конечной. По-видимому, ДКашная эстетика, потому что мы разрабатывали концепцию парня с улицы. Причем, она возникла сама собой. При первом обсуждении, мы такие вещи еще не догоняли. Это появилось в процессе работы. Это уже было связано с тем, кто какую музыку играл, и с тем, как я пел, какой образ возникал в результате. Да, при моем пенье получалось, что это тот самый «елы-палы, ваще».


О: Поподробнее тогда о концепции группы расскажи.


Ж: Да не было никакой концепции, честно говоря. Все шилось на живую нитку. Не было никакого генерального плана. Кроме того, что при первой встрече решили, что надо бы оттянуться, и при возможности сделать из этого хоть какую-то коммерцию, потому что нищета была, конечно, капитальная. А в то время мы видели, что какие-то группы издают магнитоальбомы, продают их, и мы при первом обсуждении об этом тоже подумали, что было бы неплохо какой-нибудь альбом записать. И все как-то само вывезло. Чисто по-русски, кривая вывела.

Кроме того, это был некий контрапункт по отношению к официальной эстетике. Ты даже не можешь представить насколько душная обстановка была в то время. Это чудовищно совершенно. Чтобы сделать обычную ксерокопию, нужно было визу получить какого-то КГБэшника. Конец 80-х — начало 90-х — это уже халява. Были какие-то атавизмы еще, люди считали, что что-то нельзя, в действительности, уже все было можно. А вот тогда, тогда реально было нельзя.


К. М.: Протест в то время ассоциировался с каким-то пафосом многозначительным

а-ля Гребенщиков и Макаревич, с каким-то дешевым символизмом…


Ж: У нас пафоса не было, мы над этим издевались, над любыми формами пафоса и понтом. По нашему творчеству совершенно нетрудно это определить — мы все это отстебывали. Мы в тот момент были свободными. Мы не ставили перед собой никаких дальних перспективных задач — куда-то вылезти, где-то что-то… Никакой сознательной задачи не было. Это был образ жизни.


О: А какие-то напряги от властей у вас были?


Ж: Ну, были. Но тоже, знаешь, условные. Больше об этом раздуто, чем реально были. Потому что те напряги, которые мы имели — имели все. Да, можно предположить, что когда меня закрыли, это было определенным образом инспирировано.


О: «Закрыли», что имеется ввиду?


Ж: Посадили в 1984 году. Были некоторые признаки, по которым можно было судить, что это была инспирированная и спланированная акция. Мой проступок был элементарен. Все торговали, все перепродавали аппаратуру японскую. На Кудринке был клубок этот чудовищный… Но меня умудрились осудить на 6 лет, из которых я 2/3 пробыл на зоне и на «химии» (на Украине).

Просто я хотел сказать, что какого-то особого давления со стороны властей не было в тот момент, когда мы этим занимались. 1984 год — это был год абсолютно кризисный: антиалкогольная кампания… Власть загибалась. Это была агония. И многим от этой агонии перепало.


О: А «ДК» не могло возродиться потом?


Ж: Нет, дело в том, что мы расстались до того, как все посыпалось — по чисто психологическим причинам, как обычно, несколько медведей в одной берлоге. Потому что, как выяснилось потом, все имеют потенцию персонального творца. Дима имеет сейчас свой коллектив. Батя работает самостоятельно. Я делаю самостоятельную программу. Жариков продолжает работать под маркой «ДК». Я вот сейчас на компутере… какой-то Клаус Шульц начал получаться. То есть, это типичная ситуация — народ собрался, как оказалось, довольно талантливый, мы в принципе не могли стабильно существовать в одном коллективе.


Рекомендуем почитать
Британские интеллектуалы эпохи Просвещения

Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.


Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.