Пани Эльжбета - [4]

Уже через 5 минут трезвого размышления мне стало стыдно и я обругал себя идиотом (и вполне заслуженно). В общем, все было понятно, кроме одного (и поныне необъяснимого): почему мне, именно тогда, когда я разобрался и с сахаром, и с чашками, вдруг так мучительно, так сильно захотелось уйти из этой квартиры и не возвращаться? Нервы, скажете вы? Но с чего бы?

Да, воистину нехорошо быть человеку едину.

Скверное настроение, с которым я пробудился, не оставляло меня до вечера, хоть я и постарался его развеять: съездил домой, зашел в книжный на площади Рынок, поговорил со знакомым продавцом, пообедал двумя порциями мороженого и долго потом гулял по предвечернему городу - без приятных неожиданностей, но и без нежелательных сюрпризов. Помню, мне мучительно хотелось встретить кого-то знакомого, чтоб меня куда-нибудь позвали, в какую-нибудь компанию, как бывало в юности, и лучше всего на всю ночь. Но зовут, как всегда по закону подлости, именно накануне экзамена или какого-то другого события, когда ты никак не можешь пойти... то есть я не могу, нормальные-то люди отрываются по полной. А когда ты свободен, как птица, ты никому не нужен, и я никого не встретил.

Нет, не отвлекли меня блуждания по городу, только сменили раздражение и тревогу на грусть и тоску. Я вдруг ощутил себя одиноким, чужим, никому не нужным, словно я не родился здесь и вырос, словно мне было не 25, а 70 лет, словно жизнь закончилась и осталось доживание. Какой-то неизъяснимое печалью веяло в этот августовский день от столетних зданий, и на украшавших их фасады барельефах словно залегли долгие, траурные тени. Чтобы подбодрить себя, я попытался вспомнить что-то веселое, но, проходя через площадь Рынок, я вспомнил, как я шел через нее два с половиной года тому, в новогоднюю ночь, в сказочный снегопад, и рядом со мной шла девушка, которую я любил. В ту ночь я был счастлив, неправдоподобно, неимоверно, а что теперь? Я один, совсем один, и даже не знаю, где она, не знаю, почему она уехала... короче, от воспоминаний мне и вовсе тошно, настолько, что я подумал о двух возможных способах лечения хандры: а) купить бутылку; б) поехать домой и согреться у семейного очага. Но мой внезапный поздний приезд только растревожил бы мать и бабушку, и я так и не смог придумать повод для него; а распивание спиртного в гордом одиночестве до сих пор не входило в число моих привычек, и я отнюдь не желал таковую привычку приобретать. В итоге пошлявшись без толку по улицам, около девяти я очень неохотно вернулся обратно, и, входя в мрачный, обдавший меня сыростью подъезд, искренне пожалел, что ближайшие часы мне придется провести в одиночестве.

Я подумал: "хоть бы кто-то был со мной" - примерно этими словами.

В квартире с момента моего ухода вроде бы ничего не изменилось, да я и не приглядывался. Выпил чаю - есть не хотелось, позвонил домой, но как-то неудачно - мать устала и хотела лечь пораньше спать, так что разговор не получился, позвонил Кнежевичу, но тот еще не вернулся с юга, включил видик, вставил кассету - и попал на фильм, который я уже дважды видел, вставил другую - через пять минуту выключил, раздраженный на редкость дебильным переводом. Делать было решительно нечего. Помнится, я попробовал еще решать кроссворд, но ручка внезапно перестала писать: шарик закончился. В итоге я принял душ и, трезво рассудив, что чем бессмысленно убивать время, лучше пораньше лечь спать, и проснуться наутро свежим, отправился на боковую.

Не помню, как и когда я уснул, но что было во сне, я помню необычайно отчетливо до сих пор - так, словно это и не был сон.

Я проснулся (во сне) от знакомого звука - кто-то звенел посудой в кухне. Но на сей раз я решил выяснить, в конце концов, в чем дело, и, как был, в майке и пижамных штанах, пошел на кухню. Еще в коридоре я заметил и удивился, что из открытой двери в кухне в темный коридор падает сноп голубоватого света - я четко помнил, что выключил свет. Цвет меня не удивил - Роман был большим любителем разных экзотических светильников, и, возможно, в кухне и была лампа с голубоватым светом, которую я не заметил. Представьте себе мое удивление, когда ступив на порог, я увидел, что за столом сидит женщина и пьет чай! Я остолбенел и, боюсь, открыл рот.

За кухонным столом слева сидела, тускло освещенная слабым голубоватым светом, худощавая светловолосая женщина в темно-синем платье. Увидев меня, женщина также впала на секундочку в замешательство, склонила голову, потом подняла ее и сказала виноватым и глухим голосом:

- Пшепрашам, збудилам пана. Не хцялам. Нех пан сяда, - она тонкой худой рукой указала мне на табуретку справа, по ту сторону разделявшего нас стола.

Я понимаю по-польски, но от неожиданности и недоумения не смог выдавить из себя ни слова. Как она сюда попала? Кто ей позволил хозяйничать в чужом доме?

- Пан не розуме по польску, - покачала головой незнакомка, и с грустью посмотрела на меня.

Тут я обрел дар речи.

- Розумем, я вшистко розумем, - пробормотал я. - Сконд си пани взела? (Откуда пани взялась?)

Надо думать, мои слова показались неизвестной не слишком любезными, потому что мелькнувшее было на ее лице оживление сменилось прежней грустью.