Памяти Петра Алексеевича Кропоткина - [86]

В своих оправданиях подсудимые сослались на г.г. Щаца, Дружинина, Черняева, Прашутинского и казаков, которые все подтвердили их показания. Казаки конвойные присягнули, что люди, за исключением четырех, ушедших за провизией, находились в балаганах, а не у огня. Как подсудимые, так и казаки показывают, что спали, когда налетел отряд г. Лисовского, о котором узнали потому, — говорили казаки, — что стали стрелять; другие же прибавляли, что выходили нагие по требованию Лисовского, либо что г. Лисовский, приставив пистолет к груди, разговаривал с ними; затем одного повалил и выстрелил ему в спину, других же бил и таскал за волосы, несмотря на уверения конвойных, что все тут находящиеся не принимали участия в мятеже. После этого в. ст. Лисовский связал их и угнал в Мишиху, при чем один, вышедший с папироской в зубах, подвергся тем же побоям, как и остальные. Один только, Ционбайло, убежал и был пойман впоследствии.

Прокурор заключил, что он основывает свое обвинение исключительно на донесении в. ст. Лисовского.

Суд долго спрашивал подсудимых порознь, равно и конвойных полк. Черняева и др., и, наконец, пришел к убеждению в их невиновности, за исключением отст. матроса Ционбайло, который явился после дела под Мишихой, вероятно, сидел у огня, наделал суматоху и затем бежал.

На 9 и 10 заседаниях были суждены подсудимые 6 категории, разделенные на 2 половины. Эта категория состояла преимущественно (3/4) из дворян муринской и мишихинской партии. Прокурор обвинял муринскую партию в том, что, имея среди себя Шарамовича, она не могла не знать о предстоящем движении, и вместо того, чтобы принять какие-либо меры и отговаривать крестьян, вместо того, чтобы, наконец, остановить толпу крестьян, сама разбежалась в лес и тем очистила дорогу мятежникам. Дворяне подготовляли мятеж, все руководители дворяне, а потом, увидя недостаточность средств, они сами отказались и остались в стороне. Между тем, убежавши в лес, муринская партия дала возможность передовому отряду перевязать конвойных и беспрепятственно пройти дальше. Самое отступничество их, — говорил прокурор, — имеет все признаки положительного преступления, потому что люди этой категории участвовали в злоумышлении и содействовали ему нравственно. Поэтому прокурор признал их попустителями и укрывателями преступления, именуемого бунтом.

Прилагая те же общие соображения к мишихинской дворянской партии, прокурор говорил: как согласить их участие в подготовлении к восстанию (отрицать которое немыслимо, имея в виду их влияние, наконец, то, что из среды их вышел Целинский), как согласить это с ролью, принятою ими в мятеже? Они самоуверенно остаются на месте и потом выходят навстречу войску. Между тем, все надежды возлагались агитаторами на дворянскую партию, — все шли к Мишихе; Шарамович был так уверен в их участии, что давал инструкции передовому отряду только до Мишихи. Но в Мишихе ждало Шарамовича разочарование еще худшее, чем то, которое он, по его собственным словам, встретил в Мурине; и если простолюдины оказались его орудием, то сам он оказался орудием в руках дворян. Ввиду фактов, прокурор находит, что стойкость дворянской партии, с первого раза кажущаяся похвальною, — не более, как маневр. Дворянская партия должна была стать во главе движения, но доказано положительно, что мятеж сделан несвоевременно, без достаточных средств, и только потому, что во главе его стали не те люди, которым предназначалось стать. С получением известий о приходе войск, убедившись, что им предстоит неравный бой, а затем неприятное движение тайгой, дворяне решили с покорностью выйти навстречу войска. Но и это движение, — продолжал прокурор, — не более, как стратегическая уловка. Оставаясь между войском и мятежниками, они должны были необходимо принять участие, тогда как, становясь в тылу войск, они избрали стратегическое положение, чтобы начать действие в случае неудачи наших солдат. Это подтверждается их дальнейшими действиями. Они ходят в лес собирать убитых, передавая мятежникам известия с дороги, а может быть, и пищу; действительно, мятежники до тех пор держались в тайге, не переставая тревожить наших солдат, пока дворянская партия не была снята с дороги. Таким образом, эти 70 человек все делали, чтобы обеспечить успех мятежа, не компрометируя себя: они знали о нем и не донесли, не принимали никаких мер, чтобы предотвратить его, не действовали на массу, не оказали материального содействия нашему конвою, дозволяли обезоружить конвой, — а потому должны быть сочтены «попустителями преступления, именуемого бунтом».

Оправдания подсудимых сводятся на следующее: 1) обвинение прокурора не основано на фактах; факты, напротив, за подсудимых; остались на месте, за что потерпели упреки, насмешки даже, в одном случае побои; знали недостаточность средств и не делали никаких приготовлений, не запасали даже обуви; некоторые убежали в тайгу, но вскоре вернулись; 2) не сочувствовали восстанию, а даже уговаривали других не принимать участия и собрали около себя 80 человек; понимали очень хорошо, что если правительство выселило их из Польши ради политических целей, то не захочет оставить здесь так, а даст возможность завести хозяйство и приложить силы в краю невозделанном и нуждающемся в рабочих руках. Некоторые показали, что посылали заявить полк. Черняеву о своем желании не участвовать в мятеже, чрез Сурина и д-ра Красицкого. Г. Черняев подтвердил, что Сурин приходил и говорил, что многие не желают участвовать, но от своего имени, а не от имени партии; то же и д-р Красицкий, от которого полковн. Черняев впервые узнал, что большая часть дворянской партии намерена не принимать участия; 3) раньше ничего не знали, давали даже г. Черняеву денег на покупку вещей; если же было что-нибудь, то это не укрылось бы при характере польской нации; 4) конвойным не помогли оттого, что все сделалось внезапно и конвойные были в первом балагане от Мишихи; за то был потом случай, что заступились за конвойных, позвали их в балаган и поручились, что волос не спадет с их головы; 5) если некоторые тронулись, то вследствие насилия, в подтверждение же последнего обвиняемые объявили, что с них, по приказанию Шарамовича, снимали сапоги (Шарамович подтвердил); 6) относительно стратегического положения, принятого партией, подсудимые приводили в оправдание, что в то время, когда в отряде м. Рика трубили отступление, поручик Керн спрашивал, что они будут делать, и получил ответ, что все пойдут за ним. При этом конвойных было всего 19 на 200 человек и, тем не менее, слыша крики отчаяния своих товарищей, никто из нас, — говорили подсудимые, — не тронулся с места. Следовательно, положение партии в тылу войск не могло быть стратегической уловкой; 7) убирать раненых ходили по приказанию г. Керна с конвойными; следовательно не могли иметь сношений с бродившими по лесу