Память земли - [133]

Их было множество. Они налетели откуда-то из степи — царственные, удивленные новым видом Дона. Годами привычное им займище, безлюдное зимою, теперь поражало их, они, точно застыв, висели под солнцем. Другие, более близкие человеку птицы уже приспособились к новостройке; Сергей ночами видел у плотины стаи ворон, копающихся в мусоре на льду, как ни в чем не бывало каркающих, летающих в два часа ночи в белом химическом свете электросварок, в скрещении прожекторов, ламп, рефлекторов, где луну даже не приметишь среди других световых точек; и воронам стало удобней дрыхнуть на вербах днями, бодрствовать ярчайшей волго-донской полночью.

Но беркуты, видать, туго принимали необычное и, поводя головами, опираясь на округло-тупые крылья, висели в небе… Иной чуть снижался, облетал портальные краны стороной, садился, огромный коричнево-ржавый, на лед, и казалось издали — мужик в дубленом ржавом кожухе сидит у полыньи. Другая стая чуть приметной сетью маячила за перемычкой. Она виднелась километрах в трех вверх по реке, кружила над пустынными берегами, высматривая, что́ там; и Борис Никитич, загоревшись, предложил:

— Глянем и мы, что́ там. Поехали!

Машина, ныряя в колдобины, сталкивая плечами Орлова и Голикова, все оттягивающих свою беседу, обогнула задами участки работ, добралась до кромки неистоптанного берега. Здесь начинался снег, напитанный водой. На границе сухого и мокрого стояли разноцветные, яркие на белом поле легковички корреспондентов. Должно быть бросив все другие задания, мчались сюда, за тридевять земель, газетчики увидеть собственными глазами, схватить аппаратами «начало рождения» и теперь в километре от цели топтались на месте, боясь засадить машины. Иные попромачивали обутые в туфли ноги, сушили их у радиаторов.

Газик Орлова пошел прямо, треща намерзающей под снегом коркой, выбрызгивая капли. Он дергался, оба ведущих ската напрягались, но Виктор Федорович умело вытянул на бугорок к самому берегу.

Этот берег был правый, более высокий; наполнение шло в противоположную сторону низинного левобережья, где виднелся напитанный, местами всплывший снег, сверкающий слюдяною корой. На самой реке лед был взбухшим, растресканным, сквозь трещины просачивалась вода, застывала на морозе огромными плоскими грибами. По ним ходили галки, ступали кольчатыми немерзнущими лапами по студенистому их краю, подхватывали рыбешку, которая шла, должно быть, к трещинам дышать воздухом и выплескивалась с водой наверх. Одна рыбеха блестела возле машины в снежной кашице.

Орлов бросил Виктору Федоровичу:

— Замерзла?

Шоферы — даже старики — выполняют на своем посту обязанности мальчиков, и Виктор Федорович шагнул в мокрое, поднес рыбешку. Она затрепыхалась на его теплой ладони, открывая яркие жабры, вспыхивающие, как огонь спички. Шофер кинул ее обратно в лужу, отер ладонь.

Наливания моря, как можно бы представить слово «наливание», не было. Намокал снег; в колеях, продавленных машиной Орлова, проступала влага, была обычной, словно бы в ростепель на улице; но Сергей, Орлов, Виктор Федорович чувствовали, что присутствуют при великом свершении, смотрели на галок, охотящихся за рыбешкой, на беркутов, которые так же удивленно, как люди, разглядывали происходящее, висели в небе.

Сергей испытывал общие с Орловым, объединяющие их чувства, улавливал в лице Орлова взволнованность, поэтому стал внимательным, даже предупредительным, и эта издавна знакомая Орлову предупредительность Сергея дала толчок к объяснениям. Орлов, как было им задумано, без обиняков, сказал:

— Сергей Петрович, для чего нам конфликтовать?

— Разумеется, не для чего! — охотно подхватил Сергей. — Думаете, мне легко, что потерян общий язык, что я наперекор райисполкому провожу решения, — говорил он, радуясь начавшейся беседе, — Ведь я в каждом документе, подписанном вами, усматриваю подвох. Кому это нужно?

Борис Никитич, откинувшись на сиденье широкой спиной, обтянутой в скрипучий хром, глядел дружески.

— Ну вот и давай работать! — подытожил он. — Хватит, брат, пионерских игрушек, когда всяческие писухи Фрянсковы раззванивают по областным комитетам через твою голову.

Он ткнул рукой на взбухший Дон, на далекую, вытянутую под небом плотину.

— Сегодня-завтра они, гидроузел, уже громогласно объявят начало заполнения. А когда мы, два коммуниста, объявим, выезд станиц?.. Разводить дипломатические тонкости времени нет. Время затянул, Сережа, ты. Есть время лишь скомандовать: «Шагом марш!»

Сергей слушал опешенно. Он после взаимных улыбок не умел переключиться на резкость. И вообще испытывал перед Борисом Никитичем как бы закоренелую свою зеленость, а Борис Никитич в приливе тоже закоренелого шефства журил:

— Ты не кривись, ты пойми, черт ты на палке, у нас общая задача.

«Может, — подумалось Сергею, — опытный Орлов дал промашку, случайно упустил, что «чаша» заполняется от низу, от плотины, что гидроузлу пока что ничуть не мешают наши станицы? Море-то подступит к ним аж к маю. Даже к июню!»

Но Орлов, как всегда раскусывая его, хмыкнул:

— Сопоставляешь сроки? Они ясны.

— Тогда для чего ж это пришибеевское «а ну марш»?!