Память до востребования - [7]

Потом мы познакомились, и она принялась кормить меня апельсинами. Апельсины мне нравились, и я силился вообразить, в каких отношениях мог я быть с этой девушкой в моей пропавшей жизни… Когда, спустя полчаса, я уже совсем приручился и начал брать дольки прямо из ее пальцев, я наконец не выдержал и спросил ее об этом прямо.

Она замерла и вдруг крепко-крепко сжала мою руку и потянула ее к себе… к губам…

Должно быть, я на секунду потерял сознание. Вспышка была такой ослепительной… Я вздрогнул, и она испугалась. И мне стало очень жаль ее и захотелось скорее успокоить. Поверьте, здесь это было мое первое живое чувство — во всей этой пустой, холодной темноте. И тут же я ощутил в себе нечто совсем странное. Моя пустая память вдруг начала приобретать некий цвет. Нет, доктор, вы только, пожалуйста, не настораживайтесь. Пусть это будет только сравнением. Представьте себе небо, когда только-только начинает светать. Оно приобретает тонкий белесый оттенок, который кажется светящейся пленочкой, пенкой, затянувшей ночную тьму. Это будто бы еще и не свет, а лишь — предвестие света, печать света, яви… Такое свечение вдруг затянуло семилетний провал в моей памяти.

И в этом озарении проступило неуловимой тенью, неясным отголоском какое-то событие, в котором я и участвовал, и в то же время как бы наблюдал со стороны… Это была ссора с женщиной. Ни лиц, ни слов, ни места действия невозможно было различить. Но по мелодике интонаций, ритму жестов ясно определялась ссора с женщиной. Да, это был театр теней — они скользили по предрассветному туману…

Воспоминание рождалось мучительно. Наверно, у меня лицо перекосилось, как от зубной боли, потому что… Ирина испуганно встрепенулась и поспешила уйти.

Через два дня она вернулась. Я увидел ее издалека, в дверях рекреации, — и остолбенел. Доктор, я вспомнил ее! Я вспомнил, как ее зовут! Я вспомнил — до мелочей — нашу первую встречу! Я чуть было не разревелся, ей-богу.

Помните ведь, как встречал я тут своих дружков и подружек. Всех родных и знакомых, всех, кого знал до начала моей «роскошной» семилетней карьеры, я не забыл и страшно радовался, когда они навещали меня. Моя память начала прилежно запоминать и все события нового времени — после провала сознания, моих новых здешних знакомцев… вас вот… в белых халатах. Но мои приятели и подружки «веселого» времени, канувшего во тьму… Странное дело. Что такое с ними стряслось? Гляжу, и вашей науке эта загадочна не по зубам. Все они превратились в призраков, в бесплотные тени.

…Сколько их тут всяких перебывало. Валом валили — поглазеть на диковинку. Я у них теперь — в «суперстарах» хожу, Очень знаете ли, модно и современно попадать нашему брату в психушку. Девочки ахают и закатывают глазки: «Ах, Жоржик-то — шизанулся!..» Фирма…

Навещали… Ахали восторженна. Дружки руку пожимали — опасливо, со значением — и уходили. И выпадали из памяти напрочь. Как закрывались за ними двери — так вылетали они из моего сознания, будто и не бывало их. Макс, оказывается, чуть ли не каждый день ко мне наведывался. Ирина говорит, каялся ей, что виноват, мол, затеял дурацкий розыгрыш, а все вон какой бедой кончилось. Да… приходил едва не ежедневно. И каждый раз я знакомился с ним заново.

Все эти посещения в конце концов стали меня тяготить. Приходят, в глаза заглядывают, осторожно так… Я прикидывался, будто ждал их — дождаться не мог, но всякий раз попадал впросак: мое беспамятство открывалось. Дружки таращили глаза и терялись. Текли мучительные минуты неловкого разговора, с участливыми интонациями в голосах — и у меня едва хватало сил дотерпеть, пока опять они сгинут бесследно из моих странных снов наяву.

Только она одна — единственный персонаж моего семилетнего «шансоньетства», — она одна и сумела сломать заклятие. Я вспомнил ее. Я вцепился сознанием в свое первое кровное воспоминание как в спасательный круг… Я собрался с духом и сказал ей тихо, затаив дыхание, — будто настроившись взять высокую ноту:

— Здравствуй, Ира…

Она замерла и побледнела. Наверно, ее предупредили, что всякий раз ей придется знакомиться со мной заново и начинать отвлеченные разговоры, не упоминая о прошлой встрече: чтобы не вышло конфуза.

— Здравствуй, Ира, — повторил я уже уверенно. Я чувствовал, как моя память набирает силу, как яростно пробивается росток сквозь холодный асфальт.

— Ира, я очень соскучился по тебе, — сказал я ей и понял, что смертельно соскучился по жизни. — Я помню тебя… А этих я просто дурачил. Они все мне ужасно надоели… Я буду помнить только тебя…

Пропавшие семь лет жизни начали возвращаться ко мне. В ту нашу, вторую, встречу, я наконец довспомнил эту ссору и понял, что был тогда последней скотиной… Макс был прав. Его я теперь знать бы не знал, если бы Ирина не рассказала мне о нем. Все мои бывшие дружки и подружки вернулись в мою память только с ее позволения, из ее рассказов. Но, по правде говоря, мне уже было все равно: помнить их или нет…

За неделю весь семилетний провал заполнился событиями в их законном порядке. Перед дружками я хотел-таки прикинуться непомнящим, но, как ни странно, посовестился… Однако многие события, которые я теперь мог восстановить в полной их ясности, стали казаться мне… как бы поточнее определить… эпизодами из каких-то дрянных книжек, прочитанных кое-как, на ходу, где-нибудь в метро. Напротив, мне было очень странно вспоминать другие сцены, в которых себя то я толком и не помнил, но как раз они начинали вдруг всерьез волновать душу.