Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан - [16]

(Да не сочтут меня глупцом хвастливым),

От лавра Дафны^{80} хоть один листок

Позволь мне унести — бессмертия залог.

64

Прощай! Нигде средь этих древних гор,

Ни даже в дни Эллады золотые^{81},

Когда гремел еще дельфийский хор^{82},

Звучали гимны пифии^{83} святые, —

Верь, не являлись девы молодые

Прекрасней тех, что дивно расцвели

Средь пылких нег в садах Андалусии, —

О, если б мир им боги принесли,

Хоть горький мир твоей, о Греция, земли!^{84}

65

Горда Севилья роскошью и славой,

Прекрасны в ней минувшего черты,

И все ж ты лучше, Кадикс многоглавый,

Хоть похвалы едва ль достоин ты.

Но чьей порок не соблазнял мечты,

Кто не блуждал его тропой опасной,

Пока блистали юности цветы?

Вампир с улыбкой херувима ясной,

Для каждого иной, для всех равно прекрасный!

66

Пафос^{85} погиб, когда царица нег

Сама пред силой Времени склонилась,

И на другой, но столь же знойный брег

За нею Наслажденье удалилось.

Та, кто измен любовных не стыдилась,

Осталась верной лишь родным волнам,

За эти стены белые укрылась,

И в честь Киприды^{86} не единый храм,

Но сотни алтарей жрецы воздвигли там.

67

С утра до ночи, с ночи до утра

Здесь праздный люд на улицах толпится.

Плащи, мантильи, шляпы, веера,

Гирлянды роз — весь город веселится.

Повсюду смех и праздничные лица,

Умеренность на стыд обречена.

Приехал — можешь с трезвостью проститься!

Здесь царство песни, пляски и вина

И, верите, любовь с молитвою дружна.

68

Пришла суббота — отдых и покой!

Но христианам не до сладкой лени.

Ведь завтра будет праздник, и какой!

Все на корриду кинутся, к арене,

Где пикадора, весь в кровавой пене,

Встречает бык, от бешенства слепой.

Прыжок! Удар! Конь рухнул на колени,

Кишки наружу. Хохот, свист и вой,

А женщины? Как все — поглощены борьбой!

69

И день седьмой ведет заря в тумане,

Пустеет Лондон в этот день святой.

Принарядясь, идут гулять мещане,

Выходит смывший грязь мастеровой

В неделю раз на воздух полевой.

По всем предместьям катит и грохочет

Карет, ландо, двуколок шумный рой,

И конь, устав, уже идти не хочет,

А пеший грубиян глумится и хохочет.

70

Один с утра на Темзу поспешил,

Другой пешком поплелся за заставу,

Тех манит Хайгет или Ричмонд-Хилл,

А этот в Вер повел друзей ораву.

По сердцу всяк найдет себе забаву, —

Тем невтерпеж почтить священный Рог^{87},

А тем — попить и погулять на славу,

И, смотришь, пляшут, не жалея ног,

С полночи до утра — и тянут эль и грог.

71

Безумны все, о Кадикс, но тобою

Побит рекорд. На башне девять бьет,

И тотчас, внемля колокола бою,

Твой житель четки набожно берет.

Грехам у них давно потерян счет,

И все у Девы просят отпущенья

(Ведь дева здесь одна на весь народ!),

И в цирк несутся все без исключенья:

Гранд, нищий, стар и млад — все жаждут развлеченья.

72

Ворота настежь, в цирке уж полно,

Хотя еще сигнала не давали.

Кто опоздал, тем сесть не суждено.

Мелькают шпаги, ленты, шляпы, шали.

Все дамы, все на зрелище попали!

Они глазами так и целят в вас.

Подстрелят мигом, но убьют едва ли

И, ранив, сами вылечат тотчас.

Мы гибнем лишь в стихах из-за прекрасных глаз.

73

Но стихло все. Верхом, как отлитые,

Въезжают пикадоры из ворот.

Плюмаж их белый, шпоры — золотые,

Оружье — пика. Конь храпит и ржет.

С поклоном выступают все вперед.

По кругу вскачь, и шарф над каждым вьется.

 Их четверо, кого ж награда ждет?

Кого толпа почтит, как полководца?

Кому восторженно испанка улыбнется?

74

В средине круга — пеший матадор.

Противника надменно ждет он к бою.

Он облачен в блистательный убор,

Он шпагу держит сильною рукою.

Вот пробует медлительной стопою,

Хорош ли грунт. Удар его клинка —

Как молния. Не нужен конь герою,

Надежный друг, что на рогах быка

Нашел бы смерть в бою, но спас бы седока.

75

Трубят протяжно трубы, и мгновенно

Цирк замер. Лязг засова, взмах флажком —

И мощный зверь на желтый круг арены

Выносится в пролет одним прыжком.

На миг застыл. Не в бешенстве слепом,

Но в цель уставясь грозными рогами,

Идет к врагу, могучим бьет хвостом,

Взметает гравий и песок ногами

И яростно косит багровыми зрачками.

76

Но вот он стал. Дорогу дай, смельчак,

Иль ты погиб! Вам биться, пикадоры!

Смертелен здесь один неверный шаг,

Но ваши кони огненны и скоры.

На шкуре зверя чертит кровь узоры.

Свист бандерилий, пик разящих звон…

Бык повернул, идет, — скорее шпоры!

Гигантский круг описывает он

И мчится, бешенством и болью ослеплен.

77

И вновь назад! Бессильны пики, стрелы,

Конь раненый, взвиваясь, дико ржет.

Наездники уверенны и смелы,

Но тут ни сталь, ни сила не спасет.

Ужасный рог вспорол коню живот,

Другому — грудь. Как рана в ней зияет!

Разверст очаг, где жизнь исток берет.

Конь прянул, мчится, враг его бросает,

Он гибнет, падая, но всадника спасает.

78

Средь конских трупов, бандерилий^{88}, пик,

Изранен, загнан, изнурен борьбою,

Стоит, храпя, остервенелый бык,

А матадор взвивает над собою

Свой красный шарф, он дразнит, нудит к бою,

И вдруг прыжок, и вражий прорван строй,

И бык летит сорвавшейся горою.

Напрасно! Брошен смелою рукой,

Шарф хлещет по глазам, — взмах, блеск, и кончен бой.

79

Где сращена с затылком мощным шея,

Там входит сталь. Мгновенье медлит он,

Не хочет, гордый, пасть к ногам злодея,

Не выдаст муки ни единый стон.

Но вот он рухнул. И со всех сторон

Ревут, вопят, ликуют, бьют в ладони,

Въезжает воз, четверкой запряжен,