Палец на спуске - [10]

Однако сегодняшнее раздумье Ярослава Машина перед первым словом совершенно не похоже на все предыдущие. В его голове нет никаких серьезных мыслей. Там только хаос.

— Пан учитель Беранек за одну остроумную реплику пожертвовал серьезным содержанием нашей беседы… — сказал он.

Но в голове его еще стоял шум; беспорядок в мыслях не давал возможности найти точку, вокруг которой можно было бы создавать стройную систему. Да и вообще, идет ли речь о серьезной беседе?

— Не понимаю, почему здесь вообще нужно говорить о крови?..

Странный звук. Как будто завибрировал нож циркового артиста, вонзившийся в доску рядом с виском неподвижно стоящей красавицы. 1949 год, август. Нет, об этом сейчас думать нельзя.

Ярослав провел ладонью левой руки по лбу и кончиками пальцев потер глаза. Сейчас об этом не думать!

Он обвел глазами только ту часть зала, которая находилась в поле его зрения, боясь повернуть голову, чтобы осмотреть весь зал. Никто не возражал против его первых слов. Однако прищуренные глаза присутствующих говорили о том, что с ним не согласны. Все вдруг стали походить на сонных сов. Их как будто не касалось происходящее.

— Позвольте мне высказать сомнение относительно вопроса вступления в партию. Это нереально…

Якуб внимательно слушал Ярослава. Он полагал, что знает Ярослава достаточно хорошо. Ведь тот рос у него на глазах с самого рождения. А кроме того, Якуб познавал его и глазами своей дочери Марии. Он был уверен, что если, здесь и можно с кем дискутировать, так это с Ярославом. Но он чувствовал, что Ярослав в этом обществе, которое теперь притихло, как вода в грязном омуте, как-то странно выделяется. Что случилось?

— Это нереально, потому что в нашу задачу входит то, чтобы выяснить наши позиции и установить, не стоит ли между нами барьер в виде различия терминологии…

Только теперь на некоторых лицах появились ухмылочки. Ярослав, однако, их не видел. Он поймал мысль и искал путь для ее развития. Теперь он сосредоточенно обдумывал предложение.

— Позвольте мне вкратце коснуться самого существенного. При этом я постараюсь не обходить факты, которые здесь уже были сообщены…

Усмехнулся и Якуб. Он уже понял, что скажет Ярослав дальше. Этот добрый человек Ярослав. Этот вечный примиритель.

— Товарищ Пешек — человек из народа. Всю жизнь он был в партии и подвергался за это в свое время гонениям. Сегодня, когда он уже несколько лет находится на пенсии, а мир, как известно, не стоит на месте, товарищ Пешек полагает, что наши стремления после Января не являются правильными. Это одна сторона дела…

Наверное, только две или три головы чуть-чуть приподнялись, чтобы выслушать слова, которые их заинтересовали. Остальные продолжали выжидать.

— Другая сторона… Мы все живем и работаем для социализма и отдали этому уже немало сил. Никто из вас не мечтает, чтобы фабрики и заводы были снова возвращены капиталистам. В этом наши взгляды полностью совпадают со взглядами товарища Пешека. Чем же тогда они отличаются?

Ярослав поднял глаза и осмотрелся. Он уже настолько растворился в своих мыслях, что считал интерес слушателей само собой разумеющимся делом. Почему бы и нет? Ведь в течение многих лет уже своими первыми предложениями ему удается привлекать внимание слушателей всех возрастов. Он достигал этого не только логической простотой фраз, особой и тонкой связью между ними, но и спокойным глубоким голосом.

Однако то, что он обнаружил на лицах и в глазах, которые искоса поглядывали на него равнодушным взглядом, ужасало Ярослава. Еще ни разу не были такими лица его слушателей. Его слушали как будто равнодушно, но глаза говорили прямо и ясно: «Ну давай поговори, поговори еще, послушаем твое выступление, но ты уже говоришь не от нашего имени, ты вычеркнут из наших рядов». А в некоторых глазах мелькнул даже откровенно злобный огонек: «Думай, о чем ты говоришь, иначе мы с тобой расправимся».

Подобные ощущения посещали Ярослава уже в течение нескольких месяцев. Началось это примерно в апреле — мае. Он объяснял все собственной реакцией на огромную ответственность. Одновременно он признавал, что могут быть люди, и они есть на самом деле, лелеющие откровенно враждебные замыслы. Однако уверенность в своих силах не покидала его. Он верил себе. Вместе с тем он не хотел так просто оттолкнуть те идеи, о которых услышал недавно. Они, эти идеи, не давали ему покоя, овладевали им полностью.

Особенно навязчивыми такие настроения стали в последние дни. Ярослав поговорил об этом с дружками, а среди них были и директор, и его заместитель. Так в чем же было дело сейчас?

У Ярослава вдруг возникло ощущение, что он что-то пропустил, что он проспал несколько длинных дней и ночей и люди за это время изменились. Или с них спала какая-то завеса. Он сейчас с радостью ушел бы куда-нибудь, где нет людей. Но он по инерции продолжал говорить.

— …Мы осознали, что нужно что-то предпринять, действовать надо решительнее. Во всяком случае без перемен нам не обойтись. Нет, не обойтись… — Ярослав замолчал, не договорив. Он сам себе не верил! Он побледнел, почувствовав странную, непривычную неловкость.

В тишине неожиданно раздался спокойный и грустный голос Якуба: