Палаццо Волкофф. Мемуары художника - [51]

Второго января 1906 года Жуковский написал мне из Дрездена: «Никто не верит в будущее нашей страны. В этот момент я испытываю глубокое отвращение, что вполне естественно, потому что я не создан для того, чтобы следить за движениями флюгера, который является причиной бедствий прошлого и будущего нашей страны».

Под «флюгером», он, вероятно, имел в виду императора Николая II.

Однако вскоре он вернулся в Россию, потому что написал мне чуть позже:

«Я получил телеграмму из Москвы, в которой говорится, что всё идет хорошо. Начинаю дышать, потому что я очень беспокоился о своих бедных слугах и моих друзьях. Мне очень комфортно в этом прекрасном отеле — Бельвю, где я жил с i860 года. Облик дома так же важен для моего благополучия, как и облик человека. Всё это очень помогает моим нервам, потому что последние восемь месяцев пребывания в Москве они были ужасно расстроены».

Не могу сказать, какие повороты судьбы ему еще предстояло пережить, но помню, как виделся с ним в Веймаре, куда он удалился, переполненный чувствами к мадемуазель… этой полу-женщине, огромной и толстой, которая в своих воспоминаниях, опубликованных в Германии, заявляет, что день, когда она впервые встретила Жуковского, был величайшим днем ее жизни.

Жуковский всё еще рисовал пейзажную сцену из своего окна. «Прежде чем состариться, — сказал я, — предлагаю нам с Вами поехать с княжной Ольгой Барятинской[205] рисовать у принцессы Саксен-Альтенбургской[206] в Серане. Я как-то видел там один прекрасный пейзаж, и мы вместе могли бы насладиться гостеприимством этой прекрасной и душевной принцессы».

Жуковский собирался сказать, как он был бы рад, когда полу-женщина заметила значительным тоном: «Поль, разве ты хочешь оставить меня?» — и добрый Павел замолчал.

Павел Чуковский, 1908 г.

Я понял, конечно, что он пропал. Не помню, как долго он жил, но думаю, что он умер до объявления воины[207].

Он был человеком вкуса и культуры. Памятник Александру II[208], который он воздвиг в Кремле, подвергся резкой критике и, разумеется, имел недостатки, но хотел бы я знать, где появился тот памятник, что всем нравится. При своей критике общественность обычно восхваляет какой-либо монумент, ставя его в пример, но обычно забывая, что объект восхищения отнюдь не хвалили полвеком ранее. Стоит только вспомнить статую Коллеони в Венеции, которой сегодня восхищается весь мир: ее никто не восхвалял еще в начале прошлого века.

Каир: Цесаревич Николай Александрович

Князь Мурузи[209] однажды сказал мне, что цесаревич Николай, совершавший кругосветное путешествие [в 1890 г.], прибудет в Египет с тремя сопровождающими его адъютантами: князем Кочубеем[210], князем Оболенским[211] и моим сводным братом[212]. Князь Мурузи упомянул также, что собирается встретиться с цесаревичем.

«Сообщите моему брату, — сказал я, — что я нахожусь здесь, и что ему нужно приехать ко мне, если он хочет получить представление о красотах Каира».

На следующий день я показал брату наименее населенные и самые живописные уголки города. Я познакомил его также с миссис Локк Кинг[213], очаровательной молодой женщиной лет тридцати, которая жила в Каире в прекрасном доме, построенном в арабском стиле, с великолепным садом. Несмотря на молодость и хрупкое здоровье, она выстроила на собственные средства знаменитую гостиницу «Mena House», которая находится у подножия пирамиды Хеопса. Ее особенно интересовала эстетическая сторона здания, и швейцарский архитектор, руководивший строительством, приложил все усилия, чтобы воплотить предложенные ею идеи, в результате чего было воздвигнуто одно из самых изысканных жилищ, которое только возможно было создать для тех, кто способен понимать поэзию пустыни.

Когда он вернулся к цесаревичу и рассказал ему, как провел день и в каких интересных местах побывал, бедный цесаревич сказал: «Почему же я не могу увидеть эти красоты?»

Цесаревич Николай Александрович со свитой в Египте в 1890 е.

Евгений Николаевич Волков

Мой сводный брат, который был на двадцать лет моложе меня, поступив в императорскую гвардию, сделал блестящую карьеру. Он действительно показал большой талант в организации и управлении, хотя его прежняя жизнь не подготовила его к этому. В возрасте около сорока лет ему была поручена трудная задача управления черноморскими провинциями, население которых состояло из пяти-шести разных народностей. Позже он был губернатором Таврической губернии, а в конечном итоге — градоначальником Москвы. С 1907 года он возглавлял Кабинет Его Императорского Величества, чьи земли, находившиеся в Сибири, составляли 64 миллиона акров. Экономические показатели, которых брат добился, были настолько велики, что можно было увеличить субсидии, предоставляемые Кабинетом Его Императорского Величества музеям, фабрикам и, прежде всего, театрам Императорского Двора, которые за предвоенные годы приобрели всемирную известность. Надо отметить, что он работал в России и воевал в то время, когда повсюду доминировали интриги, подобострастие, боязнь ответственности и общая инерция. Во время войны он бросил всё для работы Красного Креста, став верховным комиссаром в Варшаве. Сейчас он живет в Югославии, где занялся торговлей лесоматериалами, надеясь, что заработает на этом достаточно ради возвращения долгов людям, которые предоставили ему необходимый капитал, и заработка, чтобы жить, не страдая от голода и лишений.