Палаццо Волкофф. Мемуары художника - [38]

Я поехал с Дузе в Одессу, где ее с распростертыми объятиями встретили город и семья Володковичей, а оттуда — к австрийской границе.

Лица, которые Дузе там увидела, и впечатления, которые испытала в той ужасной дыре, под названием Подволочиск[149], внушили ей настоящий ужас. Что касается австрийских таможенников, я действительно не понимаю, что они могли сделать такого с молодой женщиной, дрожавшей от испуга. Она не говорила ни по-русски, ни по-немецки, но я пришел на помощь.

Мы пересекли границу — не помню, где расстались.

Смерть отца актрисы

В январе 1892 года Дузе снова играла в Петербурге, и я увидел ее там в самый трагический момент ее жизни. Некоторое время назад она узнала, что ее отец болен и что он один остался в Венеции. Время от времени она получала вести о нем. Однажды, когда мы смотрели из окна гостиницы на Невский, мы увидели человека, который тащил гроб на маленьких санях.

«Мой отец умер! — воскликнула она. — Сейчас он умер — я это знаю!»

Все мои заверения ничем не помогли.

В тот же день и со скорбью в душе ей пришлось играть.

Чуть позже я услышал, что Дузе пребывает в ужасном состоянии из-за письма, которое пришло из Италии.

Я сразу же пошел к ней и находился рядом в течение трех дней. Я никогда не видел такой муки скорби; ее крики и слезы не прекращались. Она вспомнила свое детство, юность, скромность и смирение отца, его бедную жизнь и его любовь к ней. Часто она говорила вслух, даже не думая, что кто-то был с ней, а иногда она обращалась ко мне, рассказывая о своих страданиях.

Я был благодарен, что случай позволил мне быть с ней рядом в те ужасные моменты.

19 января она написала письмо Праге[150] (который взял на себя организацию похорон). Я прочитал это письмо, и оно мне показалось настолько важным, что я попросил разрешения скопировать его. Среди множества замечательных идей, которые я обнаружил в нем, вот несколько:

«Я хорошо знаю, что всё должно прийти к концу, но мой отец жил такой обездоленной жизнью, настолько изолированной, что лишь я одна могу вспомнить всю печаль его лет. Идеал моего отца, как Вы говорите в своем письме, то есть его надежда на мой успех, не был самой сильной связью в привязанности между моим отцом и мной. Он знал лучше, чем я, что в этом так называемом „успехе“ настолько много условного, неопределенного и бесполезного, — его страх перед неудачами и страданиями за меня был для него постоянной мукой.

Нет! Напротив, я уверена, и клянусь в этом за него, что, если бы я была самым глупым человеком в мире, он всё равно был бы тем, кто больше всех любил меня и не отверг бы меня от своего сердца. Он знал, как быть моим первым и самым дорогим другом, и, несмотря на мой успех, знал, как оставаться самым скромным и самым бескорыстным из всех моих друзей.

Где он жил и как он жил, доказало это!

Горькое сожаление, которое я испытываю по поводу того, что не заставила его принять то, что я ему порой предлагала, ясно показывает это.

Но что толку говорить об этом? Его больше нет! Лишь одна я знаю, что потеряла».

Венецианское жилье для Дузе

Вскоре после того, как я уехал в Венецию, Дузе осталась в России, но не помню, надолго ли.

Осенью она приехала в Венецию, чтобы там поселиться. Она везде искала подходящее жилье и, наконец, нашла его. Затем она попросила меня помочь ей в связи с некоторыми работами, которые должны были быть сделаны в соответствии с ее собственными планами. Ее квартира находилась в «Доме Дездемоны» на Большом канале.

Квартира была очаровательной, но когда всё было готово, и она переехала туда, у Дузе наступило ужасное разочарование: она нашла ее непригодной для жилья. В то время на канале пароходы не ходили, и различным группам певцов разрешалось расхаживать, где им заблагорассудится перед отелями и петь весь вечер. Этот обычай исчез только после появления пароходов.

Дворец Дездемоны находится рядом с «Гранд-отелем», и бедной Дузе приходилось слушать все песни, которые пели для посетителей, которые продолжались примерно до одиннадцати часов вечера.

По какой-то случайности, когда мы занимались переделками в квартире, мы никогда не бывали там вечерами. Никто не мог бы жить там, особенно, такой нервный человек, как Дузе, поэтому единственное, что нужно было сделать, — избавиться от этого места, оставив весьма красивую работу по дереву, которая только что была закончена. Дузе была ужасно разочарована, как обычно, когда что-то не получалось — чтобы утешить ее, я предложил ей квартиру в моем собственном доме. Так как мои дети уехали в Россию, я смог организовать ей жилье, где не только дверь была совершенно отделена от нашей, но даже выходила на другую улицу.

Дузе переехала туда и жила там три года, пока не покинула Венецию и не поселилась в Сеттиньяно.

В течение этих трех лет она действительно была очень активной и гастролировала в Швеции, Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии, Германии и Австрии, а затем снова в Германии. Эти гастроли всегда имели большой успех с артистической точки зрения, но часто несли ужасные потери с финансовой стороны, либо из-за режиссеров, либо из-за неспособности импресарио. Невообразимо, что могут сделать такие люди из-за невежества или неумения смотреть вперед.