Падение - [4]

Сонная кассирша — молодая девчонка, которая вполне могла быть привлекательной за своей маской утомления от жизни — пробивала его товары, даже не поднимая на Славу полузакрытых глаз.

— С вас четыреста двадцать три рубля, девяносто девять копеек.

— Пакетик ещё и пачку Кента четвёрки.

По-прежнему не поднимая глаз, кассирша спросила:

— Восемнадцать есть?

— Есть.

— Документы?

— Дома оставил. Да ладно вам, я что на школьника похож?

На школьника Слава, конечно, был похож, но сам он об этом не думал. В нём было под метр девяносто роста, при чём этот рост компенсировала худоба, явно шедшая в разрез с той тонной калорий, которую он регулярно поглощал. Редкая щетинка на подбородке, торчащая невпопад, при начисто выбритых усах, и причёска, своей школяристой чёлкой выдающая почище даты рождения в паспорте. Но главным было его добродушное лицо и частая краска на нём, доставшаяся наследством от матери. Только у неё краска выступала при гневе, а у Славы при смущении. А смущался Слава по любому поводу. Вслед за краской проступала глуповатая, но милая улыбочка, при взгляде на которую с его лица начисто исчезала старательно выращиваемая им щетина на подбородке. Ну и россыпь юношеских прыщей не добавляла ему возраста в глазах постороннего человека.

— Алёнка, да продай пацану сиги, я его не первый раз у нас вижу, — внезапно включился в диалог охранник. Слава видел его первый раз в жизни.

— Под твою ответственность, Андрюша. — Кассирша достала пачку сигарет, пробила их на кассе, потом пробила пакет. — С вас пятьсот пятьдесят рублей.

Слава сунул ей тысячную купюру, первым делом спрятав сигареты в карман джинсов. Благодарно кивнул охраннику, который выходил на крыльцо. Закинул провиант в пакет, попрощался с кассиршей и вышел из магазина.

Спиной к Славе, опёршись на поручни, курил, с задумчивым видом выдыхая дым в сторону темноты общаг и пансионатов, охранник. Слава спускался по крыльцу с пакетом в руках.

— Эй, малой! — остановил его хрипловатый голос.

Слава обернулся. Охранник курил и бесцеремонно разглядывал его.

— Ты ведь Славка Покладов, да?

— Ну да, это я. А чё?

— Серёги брат?

— Допустим. — Слава опустил глаза вниз и густо покраснел.

— Я тебя сразу узнал, хоть и видел в последний раз совсем карапузом. Мы с братом твоим в одном классе учились.

— Ммм, — неопределённо промычал Слава.

— Хороший парень был. Жалко его. У вас с ним сколько годков разница?

— Десять.

— Прилично. А тебе сейчас сколько?

— Семнадцать.

— Ага. Восемь лет уже прошло. Помнишь хоть Серёгу?

— Помню.

— Он тебя любил так. Помню, как твои батя с мачехой уехали за границу, так Серёга назвал ребятишек к себе. Мы квасили до утра, а ты когда заснул, Серый бы горло любому перегрыз, лишь бы тебя не разбудили. Вот он тогда, как ты был. Даже помладше чутка. Похожи вы с ним. У бати вашего генофонд сильный — это видно. Бля, вот смотрю на тебя и Серёгу вижу! Какие мы с ним планы на жизнь строили! Был бы он сейчас жив, — хер бы я в этом помойнике околачивался! Ты чего, малой?

— Да ничего. Понять не могу, нахрен ты мне всё это рассказываешь? И не мачеха она мне, а мама.

— Ну а Серёге же мачеха была. Его то мать…

— Слушай, заткнись. Да и вообще, иди-ка ты нахер. — Слава развернулся и быстрым-быстрым шагом пошёл прочь от магазина и этого охранника. Вслед ему не нёсся топот рассерженных ног и не слышалось криков, кроме:

— Похож же ты на братишку! Заходи сюда, если в удачную смену заглянешь с корешками, так и пиво попробую уговорить, чтобы тебе продали!

* * *

Слава лежал на карусели в своём по-прежнему безмолвствовавшем дворе. Курил сигарету, стараясь чтобы разрастающейся столбик пепла не осыпался ему на лицо. Валет, Королева, Король. Ещё чуть-чуть и огонёк тлеющей сигареты подберётся к фильтру и можно будет воскликнуть в тишину ночи: «Туз!» Но никто не услышит и не узнает, что Славка смог добраться до конца этой бессмысленной игры и сохранить на сигарете пепел до самого фильтра.

Своего брата Серёгу он помнил огромным и бесконечно добрым силуэтом из детства. Серёга научил его плавать, кататься на велосипеде, строить из листка бумаги самолётики, плеваться сквозь зубы, бить прямо в лицо обидчикам и ещё бесконечному множеству вещей, без которых не было бы того Славы, который сейчас лениво отталкивался ногой от земли, приводя карусель в движение. Все сиденья этой карусели, кроме одного, были давно отломаны, оставался только ржавый цветок поручней, которого с лихвой хватало, чтобы покататься дворовой детворе. На последнем сохранившемся сидении постоянно катался его брат, другой сын его отца от чужой женщины, умудрившейся исчезнуть после родов. Серёга.

В один пасмурный осенний день лицо отца было влажным от слёз, а мама выстрелила из своих губ, превратившихся в едва различимый надрез от скальпеля, лишь три слова: «Серёжа умер. Самоубийство».

Самоубийство. В сознании Славы это слово твёрдо срослось синонимом к слову «предательство». Подлый поступок, из-за которого кто-то один уходит навечно, а те, кто были рядом с ним обрастают безутешным одиночеством.

В девять лет Слава старался, но никак не мог понять, почему Серёжка никогда больше не придёт в его комнату, не поиграет с ним? Они не смогут создать из пластилина чудесный и фантастический мир, в который так хотелось когда-нибудь сбежать.