Падение - [4]

Будильник верещит. Я вскакиваю и толкаю его ногой. Он замолкает. Хорошо бы, если вместо него там лежало трепещущее человеческое сердце.

Теперь я на улице. Я иду медленно, и руки мои спрятаны в карманы плаща. В одном из них как всегда находится податливый мякиш тряпичной куклы. Когда я думаю об ее поролоновых внутренностях, мне почему–то хочется купить гранатовый сок и вылить его на шероховатое изувеченное полотно асфальта посреди улицы. Сам не понимаю, какая во всем этом связь, но знаю, что подобное действие было бы вполне оправданным, — вот если бы мне захотелось выпить этот гранатовый сок, тогда бы я был весьма и весьма насторожен. Меньше человеческих желаний. Раз не умеешь превратить их в пустоту, замени на то, что все привыкли называть абсурдом.

Кукла — добрая штуковина. Я чуть вынимаю ее из кармана, так, чтобы была видна только голова. Это клоун. Нос — красная картофелина, мягкая шляпа в черно–белую клеточку — отполировать и получится шахматная доска; коричневые вышитые глаза уставились на меня, весело поигрывая ресницами, рот изуродован малиновой улыбкой, в которой, тем не менее, нет ни единой человеческой эмоции — это просто так, дотошная имитация того, чего никогда не должно быть, имитация, проделанная никчемной добротой. Кукла счастлива, но по–своему, ровно так, как счастливы все предметы. Я бы хотел залезть внутрь ее головы и жить там окаменевшим сфинксом, общаясь с мелкими поролоновыми пузырьками.

Я снова начинаю думать о гранатовом соке. Знаете, в звуке жидкости, ударяющейся о твердую поверхность, есть какое–то странное слепое равнодушие. Мне приятно думать об этом. Стоп. Опять нежелательная эмоция. Замкнутый круг — все–таки я еще человек.

«Михаил сказал мне…»

«…суть всего этого в том, что…»

«Не хочешь ли немного…»

«У этого чертового Березова полный распад лич…»

«Господи, да что ты на меня так…»

Я слышу весь этот проходящий мимо шепот, который издают шлепающие человеческие губы, и ничего не могу понять. Это хорошо, это отлично… Я уже вполне научился не понимать, абстрагироваться от реальности. Между тем, мое сознание будто бы расчленяется на две половинки, они похожи на продольно разбитую скорлупу; а подсознание выливается в кишечник — я чувствую голод. Нет, только не сейчас! Как совершенны предметы — у них никогда не появляется потребность в пище. И в воде. Им ничего не надо. Они совершеннейшие существа… Я тоже должен перебороть себя, по крайней мере, в этот вечер. Я должен.

Тем временем улицы сменяют друг друга, уплывая в пространственное небытие; гул машин, похожий на звук кипящего молока, становится тише. В темноте ночи проплывают светящиеся головы фонарей — расточительных стражников света.

Я уже совсем рядом с кладбищем, и меня одолевает привычное предвкушение снующего холода. Должно быть такое же чувство испытывают светляки, поедающие лунный свет. Трупный холод укрепляет любое человеческое равнодушие, ибо когда долго общаешься с мертвыми, забываешь о живых.

Глава 5

Я не люблю черных кошек — они нарушают темноту, существуя в ней инородным телом.

Один раз в детстве, когда черная кошка перебежала мне дорогу, я был в таком шоке, что не мог спать три дня. Я все время боялся, что меня настигнет карающая десница, горе поймает в свои когтистые лапы. А закончилось все тем, что утром четвертого дня я, измученный ожиданием беды, надел новую куртку, вышел во двор и специально со всего маха упал в грязную лужу. Все окружающие надо мной смеялись. Я разрыдался и ушел домой.

Я надеялся, что никогда подобного больше не повторится. Я ошибся. Но прежде прошло двадцать два года.

Была глубокая ночь, когда я возвращался с кладбища. Я зашел в подъезд; в темноте что–то неловко шевельнулось, и в следующую секунду я увидел пару сонно моргающих зеленых глаз. Это была черная кошка моей соседки со второго этажа — я сразу узнал отвратительное животное, которое, по правде говоря, уже сотни раз собирался умертвить, но все время откладывал сладостную расправу. В результате и поплатился. Я вскрикнул от омерзения, уродливое существо метнулось перед моими ногами и скрылось где–то в темноте под лестницей.

Все, все мои внутренности — кишечник, селезенка, печень — в момент начало лихорадить; они переворачивались и бурлили, словно брошенные в адскую центрифугу, перемалывались там, превращаясь в липкую однородную массу. Я думал, я надеялся, что это ощущение больше никогда не вернется, но… в одночасье оно снова схватило меня — так в одном из моих странных снов шкаф зажал своими полированными дверцами трепещущее и сопротивляющееся человеческое тело, желая сломать хрупкие кости, убить.

До квартиры оставалось всего метра два, но я с трудом преодолел их. Целую минуту не мог вставить ключ в скважину — так дрожали мои руки. Холод… это к холоду. Где я это слышал? Я уже не мог вспомнить. Кладбищенскому. Нет–нет, что–то другое. Это не было связано с кладбищем.

Внезапный щелчок — и дверь отворилась. Поначалу я даже не понял, что мне удалось открыть замок, и снова с ужасом вскрикнул — подумал, будто кто–то залез в квартиру, пока меня не было, и теперь отворил дверь изнутри, услышав мою возню.