Падение Икара - [45]
Никий проснулся на другой день поздно. Евфимия уложила его спать в хижине, сказав, что ей надо все время видеть его своими глазами, а иначе ей так и будет казаться, что он свалился в пропасть или погиб в волчьей пасти. В хижине сидел и писал что-то Критогнат. Келтил бодро подскакал к кровати, держа на весу забинтованную лапу.
— Дядя Крит! Ты один?
— Если не считать тебя и Келтила, то один.
— Утис велел передать тебе привет.
— Угу! — без всякого удивления.
— Овцы ведь были у него.
— Угу! — совершенно равнодушно.
— И он велел сказать, что он все помнит, и, если тебе будет нужно, ты только позови его: он поможет. Я знаю, где его искать.
— Угу! — так же равнодушно.
— Дядя Крит! А кто он такой?
— Слушай, мальчик, Келтил вон лезет к тебе на кровать — радуется. Погляди, как улыбается Евфимия, — принесла тебе молоко. И я радуюсь, глядя на них… Не на тебя, дрянной мальчишка! Был бы я дома, сидели бы вы с Павлом на месте и шагу бы с пастбища не сделали! Тоже нашлись богатыри… пара щенят! Так вот все радуются! А когда я думаю об этом человеке, мне кажется, что солнце отвернулось от земли и стоит такая тьма, такая непроглядная тьма… Дорогу найдет только Келтил своим собачьим носом! Давай до другого раза, Никий.
О чем рассказал Никто
— А ты ее никому не показывал?
Конечно, нет: он умеет хранить тайну.
— Так слушай! Трижды в месяц ты будешь ходить туда с мешком всякой еды. Аристею сейчас некогда, а я уже стар карабкаться по такой стремнине. Сегодня и ступай. Только Келтила не бери: он у тебя сам знаешь, какой звонкоголосый… вроде сирен[94], которых заслушался Одиссей. А не надо, чтобы слышали лай в овраге. Иди к Евфимии, скажи ей, куда идешь. Она знает и даст тебе все, что нужно…
Однажды, не застав хозяина, Никий выложил все содержимое сумки и, присев передохнуть на кучу сухих листьев, принялся вырезать вола. Он так углубился в это занятие, что заметил Мерулу только тогда, когда тот опустился рядом с ним.
— Хорошо режешь, Никий! — сказал он, повертев в руках деревянную фигурку. — Крепкая скотина! Пахать на таком да пахать!
— Это Умница. У дедушки в Вязах жил. Убили…
Никий тяжело вздохнул, и Мерула ответил ему вздохом.
Оба помолчали.
Заговорил Мерула, и звук его голоса, хриплого, обрывающегося, похожего на стон, долго звучал в ушах Никия.
— Ах, мальчик, мальчик! Если б ты знал… Выйти на заре с лопатой… Какой запах от земли! Начнешь сеять… надо ведь уметь! Шаг с правой ноги и взмах рукой; шаг и взмах, шаг и взмах… и семена летят струйками сквозь пальцы, ложатся ровно, повсюду… Земля вырастит хлеб. И тебя она вырастила, вскормила; она тебе подлинно мать. Вся твоя сила от нее. И как она тебе дорога! И она тебя любит. Ты это знаешь наверное, потому что нигде тебе не бывает так хорошо, так уютно и привольно, как в этом углу… Ах, мальчик, мальчик!
И дальше Никий выслушал повесть о событиях, при виде которых, по словам Критогната, солнце отвернулось от земли.
И Мерула, и его отец, и дед, и прадед — весь род с незапамятных времен владел скромным куском земли около маленького городка Венафра. Гравистая сухая почва в этих холмистых местах хорошо растит только масличные деревья; чтобы превратить ее в хлебное поле или в огород, требуется упорный, многолетний труд. Поколение за поколением создавали предки Мерулы почву, на которой можно было посеять хлеб и посадить капусту и лук. Женщины собирали навоз на проезжих дорогах; мужчины ходили за десятки миль и возвращались с корзинами хорошей земли; они тащили их на собственной спине и нагружали ими маленького заморенного ослика. Одна за другой возникали на холме террасы, огражденные плотным каменным забором (чего стоило натаскать эти камни!), который не позволял дождям смывать и уносить вниз плодоносную почву. К тому времени, когда хозяином прежнего бесплодного холма стал Мерула, хлеба на этом участке родилось достаточно, чтобы прокормить даже большую семью. Несколько масличных деревьев, которым было за сотню лет, добавляли к хлебу сытную и питательную приправу — свои маслины.
Террасы пахать неудобно, их обрабатывают вручную, и у Мерулы волов не было. Но он обзавелся маленьким стадом коз и несколькими овцами. Жена, веселая, работящая, домовитая хозяйка, развела кур и даже несколько пар гусей. В доме росло двое мальчиков и только что родился третий.
— Как я ему радовался! Те двое были в меня, а этот вышел в жену; с его сморщенной мордочки смотрели на меня ее глаза. Я сказал ей об этом, и она ответила, что я просто брежу: у всех маленьких ребят глаза одинаковые, молочные, как у щенят. Я заснул таким счастливым! А поутру явился какой-то магистрат с десятком легионеров и заявил, что моя земля не моя, мой домик не мой и все это передается во владения какого-то Тесты, Суллова ветерана, которого я никогда и в глаза не видел. Я могу забирать свое имущество и уходить. Куда? Свет широк. У жены в Амитерне
