Падение Икара - [25]
Какие планы были у Никия
Никий бывал с дедушкой у Метелла и знал, что у него в Риме два дома: почти дворец на склоне Палатинского холма и просторный особняк на краю города. Вспомнив вкусы хозяина Вязов, мальчик решил, что Метелл живет теперь именно в этом доме. От их жилья до него было не особенно далеко, и ранним утром, воспользовавшись тем, что Тит возился с рабочими, мальчик тайком ушел из дому.
Особняк, в котором жил Метелл, был построен еще его дедом, великим поклонником Греции и ее культуры. Это сказалось и в плане постройки: дед пристроил к старому, унаследованному от отца дому целое крыло, комнаты которого выходили в перистиль[68] (крытую колоннаду). Перед этим крылом он велел разбить цветники и посадить деревья. Теперь это был уже старый сад, напоенный ароматом цветущих яблонь и запахом свежей травы; кругом с немолчным щебетанием носились ласточки и деловито жужжали пчелы. Метелл сидел на деревянной скамье под тенью рослого вяза. В руке у него был неразвернутый свиток, возле скамьи на земле лежал другой. Метелл забыл, видимо, его поднять.
Никий в первую минуту не узнал его: так он переменился за те два года, что мальчик его не видел. Он постарел и осунулся: в его темных волосах появилась седина; безнадежная усталость сказывалась во всей его позе, в движениях, во взгляде и в голосе. Он подозвал Никия, обнял его и заплакал, прижавшись лицом к голове мальчика. Заплакал и Никий, вспомнив дедушку, милую старую усадьбу и ее обитателей и с острой болью ощутив свою беспомощность, нищету и всю тоску, какую он испытывал, живя в Риме.
— Чем же я могу вам помочь, мальчик? — растерянно прошептал Метелл, когда Никий сбивчиво, но довольно толково рассказал ему о том, как они живут с дядей. — Заказать памятники родным? У меня вот не будет памятника. Меня прирежут, просто прирежут, как свинью, и бросят в Тибр… Подожди. Вот, возьми эти деньги. — Он торопливо огляделся. — Знаешь, мне все кажется, что за мной следят, следят за тем, что я скажу, куда пойду… Бежать, говоришь ты? Я сам подумываю, но куда? Все равно нагонят и убьют. Ах, нет Дионисия, вот он бы придумал и помог! Я, правда, ни в чем не виноват. Поэму свою я читал только Баррону и Дионисию. Варрон[69] не донесет. Жаль мне поэмы. Я передал ее своему отпущеннику Деметрию: он обещал мне переправить ее в Грецию. Он так и сделает. Старик Гета что-то клепал на него, но это уже так, зря… из старческой ревности. Мы росли с ним как братья. Я, как только получил наследство, сразу же отпустил его на волю… и живет он хорошо… я для него не скупился… донести он не способен…
В сад влетел Гета:
— Господин, беги скорей через задние ворота к Евфиму-меднику: он не выдаст. Скорей, скорей! Мальчик, прячься! (Никий уже сидел, притаившись в густой листве вяза.) Метелл, торопись, молю тебя!
— Их ведет Деметрий… О Немезида[70]! О Дике[71]! Тебе, служительнице Зевса, которая все видит и ничего не забывает, поручаю я отмщение!
Никия трясло от страха, но перемена, мгновенно происшедшая в Метелле, так поразила его, что он забыл и о страхе: исчез усталый, робкий и нерешительный человек — перед убийцами стоял достойный потомок героического рода, бестрепетно глядящий в лицо смерти. Он отвернулся от Деметрия, словно боясь осквернить глаза его видом, оттолкнул Гету, хотевшего с кинжалом в руке кинуться на предателя:
— Оставь, отец мой! За меня отомстят те, кто сильней людей. Уходи. Благодарю тебя за все. Возьми с собой Патрокла (это был молосс Метелла). Кончайте, зачем пришли…
Когда Никий вспоминал впоследствии о том, что происходило дальше, ему казалось, что он видел все это в каком-то страшном сне, от которого не можешь проснуться.
Метеллу всадили в горло меч. Гету прирезали тут же. Патрокл с диким воем бросился на убийцу хозяина; с собакой покончили несколькими ударами кинжала и швырнули ее труп на труп Метелла. Рабы разбежались сразу же; полными хозяевами усадьбы остались шумные игроки в кости, соседи Никия, и несколько человек солдат, пришедших с ними вместе. Один солдат, человек непомерной силы, схватил каменную скамью и с хохотом бросил ее в статую Аполлона, бесценную вещь, вышедшую из мастерской Фидия[72]. Мраморные осколки посыпались с легким певучим звоном. Кто-то подобрал лежавшие свитки[73] и с размаху бросил их в бассейн; другой стал их вылавливать, утверждая, что там, наверно, есть заговоры от лихорадки и дурного глаза. Худой смуглый нумидиец маленьким булыжником сбил гнездо ласточки, прилепившееся к карнизу перистиля. Птицы с тревожным криком стали виться вокруг. Варвару его занятие, видимо, понравилось, и он стал сбивать одно гнездо за другим.
Из дома несся грохот и треск: разбивали сундуки и ларцы, искали денег; отдирали золотые пластинки с кроватей, выковыривали ножами инкрустацию из слоновой кости и черепашьих щитов. Стол драгоценного цитрусового дерева
