Ожерелье времени - [3]
Сердца удар — удар топора. Льды крушит и крошит, аж пар завихряется. Тут и Воздух нагрелся, теплом задышал. Вольготнее молодцу стало.
А сердце задорнее бьётся. Всё круче взлетает топор. Ров проходной приближается к морю. Но вдруг разлетелся топор. То Вода в своей мести ледовой камешек крепкий подставила. Камень ударил по камню — и быстрые искры лишь россыпью прыснули.
Но не сплошал удалой молодец. Шкуру скинул с плеча. Осколков горячих в неё набросал. И то, что в преграде пробить не успел, ею накрыл.
Загорелася шкура высоким костром. Лёд под собой растопила. И море огромное, что Солнце нагрело, в низины холодные выпустила.
Затух под разливом помощник-костёр. Но человек с той поры сам научился искру высекать, пламень на пользу себе обращать.
Скоро панцирь ледовый растаял. Отогрелась Земля. Побегами вешними платье оправила. Вышила новый узор на полях.
Зажили молодец с девицей в радости. И в благодарность за это подарила молодцу девица изумруд с ожерелья. Краше других самоцвет тот горел: красным отливом, голубым пересветом. И в волшебных лучах его молодец с девицей стали женихом и невестой. Крепко друг друга они полюбили. В нужде и удаче разлада не знали.
И принял молодец вместе с подарком обет материнский. Он отныне в ответе за всё. Разводит костры. Стоянки от диких зверей ограждает. Сладкие корни находит в лугах, невесте молодой угощеньем подносит.
О том сказ, чем девичий подарок обернулся
Не тихо, не быстро текли времена. Вода в берега залегла. Воздух чист и обилен повеял. Солнце светом осыпало Землю.
На ковре её с ягодкой травка, кусточки с орешками, деревца с яблочками. Не рвёт уж молодец корешки-узелки, ковра нарушая плетенье. Вершки он снимает, что сочнее да краше. Но не рада невеста такому приданому.
— Ты всё чаще и дальше уходишь, — она жениху говорит. — Хоть кругом и тепло, но Солнце не светит одной. И радость без друга бедна.
— Уж не Вода ли тебя обласкала? — молодец ей отвечает. — Не смотрись ты в озёра глубокие. Не мечтай ты над омутом тёмным. Поманит Вода красотою, обманет тебя тишиною. Сшила бы лучше рубашку: в шкурах неловко теперь.
Улыбнулась молодушка милая. Давно ей заботушка виделась. Пошла она в чистое поле. И гребнем, что мать подарила, траву причесала высокую.
Зацвёл сразу лён шелковистый, волнами стелясь к ногам. Кликнула девица молодца. И стали вместе тот лён ворошить. Да не приметил молодец, где изумруд обронил самоцветный, невесты подарок сердечный.
Не на шутку встревожился он. Опечалилась девица милая. Да делать нечего. Вместе решили искать самоцвет — красный отлив, голубой пересвет.
Принялись они лён уносить, за полем рядами укладывать. Кончили дело, но нет изумруда.
Раз обошли поле молодец с девицей. В другой обошли. А на третий — из-за вороха льна голосочки услышали тоненькие.
Удивились тут девица с молодцем. Подошли осторожно к копне. Не зверей увидали, не птичек, а двух малых деточек резвых.
Кувыркаются, прыгают детки. Лён взбивают, ряды перемешивают. Мальчуган с красным чубом мелькает. С голубой чёлкой девочка прыгает.
Обрадовались молодец с девицей. Позвали к себе малышей. Обняли их крепко. И стали отцом им да матерью.
Дружно все вместе взялись за работу. И скоро из пряжи холстину соткали. Мать из неё понашила рубашек. Всех нарядила. И дочке вдобавок платочек скроила.
Сказ про то, как Молния возникла, Луна и звёзды появились
Живут люди семьёй неразлучной. Отец за делами следит. Мать деток растит. Поправит она на груди ожерелье — и время для них побыстрее течет.
И растут детки, будто минутки в часу прибывают. Ловки и быстры они. Сплетутся в игре — никого не узнать. Огоньки точно пляшут в отцовом костре. Уж тут имена в обиход напросились.
Нарекли мальчика Красенем. Ясно Солнышко стало улыбчивым. Назвали девочку Голубиной. Земля-бабушка сделалась мягкою.
А дети растут. И дел прибывает, что узелочков в мотке. Туго отца они путают. Но правит дела он на славу! Сладил новый топор, да таков, что рубит и режет, и роет, и бьёт — ко всякой работе пригоден!
За дарами к Земле уж не ходит отец. Он сам их трудом добывает. Поставит в упряжку покрепче быка. Поле сохою распашет. Густую пшеницу на нём разведёт. Стол хлебом украсит румяным.
Глазами добычу он больше не ищет — в ямы она попадает сама. Птицу не ловит рукою, а длинным копьём, с плеча пущенным. Скотинку не палкой одной сторожит, но — частоколом загонным.
Тем временем мать забавляет детей. Хороводы водит. Круг за кругом, да большего хочется! Вот и просит мужа она ещё изумруд обронить с ожерелья.
— А помнишь завет, — муж на то отвечает, — что их понапрасну терять не дано?
— Устал ты! Рубашку сними, отдохни! — с лаской жена подступает.
Снял рубашку отец трудолюбивый. Меж собой и женой расстелил. Опустилась жена на рубашку, будто в горячий родник заступила. Гребешок с головы открепила и рядом в траву положила. Пряди волос распустила и мужа к себе позвала.
— Склони ты головушку, — молвит. — Сон заботы изгонит!
Но не успел муж и шага ступить. Рубашка его встрепенулась. Привстала на оба конца кушака. Широко рукавами взмахнула. И ввысь начала не спеша подниматься.
Так от сердца горячего, трудов неустанных пропиталась рубашка теплом животворным. И, снятая с плеч богатырских, чудо-птицей живой обернулась.
