Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий - [73]

Я никого не встретил. Я не застрял ни в чьей челюсти. И когда я, наконец, (как говорится) сдался, то нашел выход из чрева кита. На первой же уличной ступеньке вдохнул холодный воздух, увидел абрисы голых деревьев, кустов, автомобилей. Ветер подвинул опору качелей. Сверкнул луч карманного фонарика. В глубинах окон верхних этажей мерцали огоньки. Я попытался отыскать окно Златицы. Послал в ту сторону воздушный поцелуй. Голова у меня все еще кружилась.

Без труда нашел на парковке свою машину по белому крестику, который свисал с зеркала заднего вида. Мерцающие огоньки сигарет привлекли мое внимание к известным фигурам, выраставшим из пейзажа. Я запер двери.

Вздохнул. Боже, какой я медлительный. Как же я пьян.

Мотор подо мной, который я пытался завести, издавал звук подобный прерывистому стону задавленного животного. Как это меня здесь заперли? Весь обзор в мертвых зонах. Я пытался выбраться, вперед-назад, две пяди вперед, три назад, будто раскачивал молочный зуб, сцепление было на пределе, а перенапрягшийся мотор — на грани непереносимого воя; я словно отупел, потерял чувство реальности, но, по крайней мере, осознавал это, значит, рассудок мой не совсем помрачился, до сгоревшего фитиля; да, мой маневр неловкий, успокаивал я себя, но, по крайней мере, надежный, все патроны холостые, любой оргазм имитирован, рассмеялся я, по крайней мере, жертв не будет, погрозил пальцем зеркалу заднего вида, в камуфляже идиота попытался отдать честь своему трусливому отражению, выпрямился в седле и по-солдатски щелкнул каблуками, нога соскользнула с педали, машина (родная небесно-желтая застава 101) дернулась, подпрыгнула, и мы с ней въехали бампером в задние двери какого-то бешеного авто.

Эй, — крикнул кто-то нам вслед, — стой, цыган! Но мы с моим «мессершмиттом» с большой дороги уже вывернулись, я надавил на педаль своего вола, подлил масла в огонь, окончательно оторвался. В дыму выхлопа таяли: и пес, который с лаем рванул вслед за колесами, и те, что кричали, и номерной знак (и без того иррациональный). Я был спасен. В самом деле, еще секунда — и все было бы кончено. Именно такое недостающее мгновение было достойно этой истории. Потому что, когда только и надо было свернуть на первом перекрестке, навсегда затеряться в этих опустевших городских джунглях, у меня промелькнуло в голове, а вдруг это Сашенька кричал мне вслед, или сама Златица спустилась вниз, чтобы меня отыскать, услышав, как я слоняюсь и млею, Златица моя, подумал я и развернулся.

Именно тогда машина подпрыгнула, но не так, как если бы мы налетели на открытый люк, на накачанного «лежачего полицейского» или въехали в яму, оставленную какой-нибудь секс-бомбой, скорее, это была встряска, от которой я чуть было не остановился, как будто меня, скажем, схватил Кинг-Конг и поднес ко рту под вопли прячущихся под кресла кинозрителей, но беда была в том, что все это не сопровождалось никаким похожим звуковым эффектом, а только тупым, глухим ударом, потом — тишина (не считая удушающего завывания мотора).

Если делать из этого спектакль (хотя всей истории больше подходит язык киноискусства, пользуясь им, как-то легче и естественнее заставить гигантскую обезьяну спрятаться за небоскребом и дождаться своей очереди), то подсказываю, что главного героя еще до этой сцены надо буквально почти придушить, чтобы он смог как можно более достоверно сыграть то, что я тогда ощущал, какую сухость, какое абсолютное удушье, какой смертный страх, какую оглушительную панику в заставе 101, которая развевалась, как тот стяг с обглоданным черепом. Жестоко нажав на газ, оставил лежать на дороге (как мне станет известно позже) раздавленное тело старой процентщицы, рядом с лежащей ее сумой, из которой расползались черви и муравьи.

Кто первый отзовется, кто пискнет, пусть мертвую нищенку задавит. Сейчас.

Уже утром ты мог видеть двух нудных полицейских, которые (как свидетели Иеговы) ходят от двери к двери. Думаю, что так они позвонили к старой учительнице иностранных языков, которая, скрючившись с карандашом в руках, ждала новый роман, новый любовный мусор, которым надо было ее завалить. Наверняка они стучались и к старику, которого я встретил той ночью, к тому самому, у которого погибает от редкой тяжелой болезни кошка, агонизирующая наперегонки со своим хозяином. Точно знаю, что они прервали ссору Златицы с Кубуриным над скрипучей колыбелькой, качающейся на настенной важной птице (это приличное поэтическое описание сломавшихся часов с застрявшей кукушкой и механическим львом в сердце)… Всех потенциальных очевидцев они опрашивали тщательнее, чем офтальмологи, занося их показания в официантские блокнотики на пружинках… Добрались и до почтовой работницы.

В квартире их поразила груда разбросанных книг, но они ничего не сказали, аккуратно обходя беспорядочные необитаемые бумажные острова. Тогда они уже кое-что знали.

Говорите, книга пропала?

Точнее, макет книги. Философский трактат… Но она дорога мне не сама по себе, это интимное воспоминание, понимаете? Я не буду заявлять о краже. Пусть только мне ее вернут.

Вы что, не слышите, что я вас спрашиваю? —