Озеро туманов - [2]

Но пока Сакарисса отбивалась, и сопротивлялась, и хваталась за разные тяжелые предметы, случилось то, чего так боялся Эрван де Керморван: дождь закончился. Последние капли упали с небес, поразив сумасшествием какую-то букашку, которая побегала-побегала в недоумении взад-вперед, а затем перевернулась на спинку, поджала лапки и прикинулась мертвой. Если бы Господь позволил ей сохранить хоть частицу разума, она, несомненно, не стала бы так поступать, а лучше убралась бы подальше от порога. Потому что сразу же после этого она была раздавлена жесткой пяткой сира де Керморвана и превращена в буквальном смысле в ничто.

Эрван де Керморван и Сакарисса стояли рука об руку, совершенно нагие, и растерянно смотрели на лужи во дворе, на влажные листья, на стремительно убегающие с неба облака, и не знали, что им теперь делать.

Вдруг Эрван вспомнил про бочку, полную дождевой воды, чей голос он слышал, еще находясь в доме.

— Идем скорей! — закричал он. — Поспешим, пока твой отец и впрямь не вернулся!

Он поднял Сакариссу на руки и, как она ни плакала, засунул в бочку по самый подбородок. Она же поначалу пыталась избавиться от нежелательного купания, но, просидев в бочке всего несколько минут, позволила безумию охватить себя.

Может быть, будь на ней одежда, ничего этого бы не произошло, ибо платье для женщины — то же, что броня для мужчины, то есть предмет первой необходимости, когда речь заходит о сохранности плоти. Но сумасшествию сопутствует особенный род хитрости, вот почему сир Эрван заставил Сакариссу избавиться от любой одежды, не исключая и ленту для волос.

Поэтому Сакарисса лишь в самом начале плакала и умоляла Эрвана отпустить ее; потом она затихла и только водила глазами из стороны в сторону, в то время как сир Керморван продолжал с силой нажимать ладонью на ее макушку. И наконец случилось то, на что рассчитывал сир Керморван: девушка весело засмеялась и, зажав себе пальцами нос, с головой погрузилась в бочку. Она выскочила наружу как раз одновременно с тем, как солнце вырвалось из-за расползшихся туч, и яркие лучи заиграли на ее влажной коже. Несколько секунд она балансировала, стоя на бочке. Эрван смотрел на ее выгнувшиеся ступни, которыми она держалась за края бочки, вцепившись в них, почти совсем как птица.

И тут бочка с грохотом развалилась, вода хлынула и почти сразу иссякла, таким мощным был ее напор, — а девушка оказалась в объятиях сира Керморвана, и он немедля лишил ее невинности, прямо на траве, среди блестящих под солнцем луж.

Едва Сакарисса пролила свою кровь, как рассудок к ней вернулся, и она закричала в ужасе, глядя на землю между своих раздвинутых ног. Она низко опустила голову, так что волосы скрыли от глаз почти всю ее, исключая спину. И теперь Эрван смотрел на эту спину, особенно задерживая взгляд на выступающих ниже шеи позвонках. И вдруг он увидел, как между лопаток девушки проступили крохотные капельки пота. Ему тотчас захотелось вновь овладеть ею, но стоило ему прикоснуться к ней, как она вырвалась и убежала.

А сир Керморван, совершенно голый, посмеиваясь, отправился пешком в свой замок. Брошенную им одежду, а равно и свое разрезанное платье Сакарисса закопала в лесу.

С тех пор девушка сделалась очень молчаливой и как будто глупенькой, хотя прежде за нею ничего подобного не замечалось.

Бедный рыцарь из Рюстефана хоть и был действительно очень стеснен в средствах, но недостатком ума явно не страдал и потому сразу понял: с его невестой творится что-то неладное. Пытался он разговаривать с нею, с ее отцом, но ничего не добился.

Он узнал бы больше, если бы внимательнее относился к тому, что принято именовать «неразумной природой»: ко всяким червячкам, крылатой мелкоте и особенно — к лягушкам. Потому что, если рассудить здраво, никто из голых гадов так не близок человеку, как лягушка с ее крохотными ручками и задумчивым выражением вытаращенных глаз: ни дать ни взять наш кюре, которого нелегкая занесла на деревенский праздник, ближе к вечеру, когда большая часть сидра уже выпита.

Если кто и пострадал от безумного дождя, помимо сира де Керморвана, так это лягушки. С тех самых пор и до зимней спячки они вопили и орали на все лады и собирались большими стаями, так что иной раз почва бывала покрыта ими, точно живым ковром. Намерения всех этих лягушек были самыми очевидными: они желали продолжать свой род во что бы то ни стало и как можно обильнее.

Некоторые лягушки повадились ходить в человечьи жилища и там обитали, найдя себе пристанище в каком-нибудь сыром подвале. И не раз добродетельная домохозяйка, исполняя супружеский долг в темноте и под одеялом, щадя собственную стыдливость и стыдливость своего столь же добродетельного мужа, вдруг застывала в ужасе, ибо из мрака, мерно шевеля раздутым горлом, пристально глядела на нее лягушка и как будто ухмылялась растянутым ртом.

Вот такие дела творились в окрестностях Керморвана после памятного дождя. Но из людей, как уже было сказано, по-настоящему сошел с ума один только сир Эрван.

Свадьба Сакариссы была самая торжественная, и владелец замка Керморван почтил ее своим присутствием. Сам он не проявлял интереса к юной невесте, так что напрасно та краснела и бледнела попеременно: Эрвану до нее не было решительно никакого дела. Он ел и пил с большим удовольствием, а затем пожелал молодым счастья и с сытым, но вполне равнодушным видом отбыл верхом.