Озеро туманов - [3]

Первое время казалось, что происшествие с безумным дождем совершенно изгладилось и не оставило никаких серьезных последствий, но приблизительно месяц спустя выяснилось, что это не так. Потому что хоть Сакарисса и была счастлива в браке, некий тайный недуг уже завелся в глубине ее чрева и начал свое разрушительное действие. Она то принималась плакать без всякой причины, то вдруг начинала смеяться, и было замечено, что она любила выходить под дождь и подолгу стоять, подняв ладони кверху. В такие минуты на ее лице появлялось выражение глубокой растерянности, как будто она пыталась вспомнить о чем-то важном, но никак не могла.

Она начала терять в весе и уже к концу первого года супружеской жизни так исхудала, что муж легко мог поднять ее одной рукой. Она ни на что не жаловалась, но угасала прямо на глазах.

Бедный рыцарь из Рюстефана не знал, что и придумать, чтобы помочь жене. Вся округа ему сочувствовала, и розыск лекарей самого разного пошиба превратился в местную традицию, так что даже и потом, когда Сакарисса все-таки умерла, обитателя тех краев легко можно было узнать по привычке расспрашивать об искусных врачевателях, знахарях и цирюльниках, умеющих нежно пускать кровь.

Перед смертью Сакарисса ослепла, и муж, вне себя от горя, выносил ее на стену замка, чтобы она могла ощутить свет и впитать закрытыми веками тепло полуденного солнца, — он верил в целительную силу яркого света.

Наконец настал день, когда молодая женщина перестала различать даже свет. И в тот же час у нее открылись духовные очи, и она вспомнила все, что произошло с нею во время безумного дождя.

— Не плачьте обо мне, — сказала она своему мужу, — потому что меня убивают угрызения моей собственной совести. Я не сохранила себя до нашей свадьбы и, более того, посмела вожделеть человека, который ни до, ни после того случая не испытывал ко мне ни малейшей склонности.

Ее муж молчал так долго, что она вдруг забеспокоилась — не ушел ли он. Наконец он сказал:

— Еще со дня нашей свадьбы я знал, что вы не соблюли себя до брака, но не стал тогда спрашивать об этом — да и теперь не спрошу. Женщины не всегда виновны в том, что с ними случается, а я вас люблю и буду любить, пока стоят стены Рюстефана. Клянусь, что душа моя не успокоится, покуда то, что с вами сделали, не будет отомщено в полной мере!

Едва он выговорил эти слова, как в небо с громким карканьем поднялась огромная стая ворон. Она покружилась над головами супругов и улетела в долину, где рассыпалась, так что вместо стаи стало много отдельных птиц, и некоторые из них успокоились, а другие продолжали бесплодно скандалить.

Тогда Сакарисса сказала:

— Похоже, духи злобы поднебесной услышали вашу клятву и приняли ее, муж мой.

Рыцарь из Рюстефана сильно побледнел, но его жена этого не заметила, поскольку была слепой. Она продолжала:

— Человек, о котором я говорю, — сир Эрван де Керморван. Он ни к чему не принуждал меня, хоть и нельзя сказать, что я отдалась ему добровольно. Все, что между нами произошло, было похоже на бедствие, которое охватило нас обоих. Только ему это сошло с рук, а я умираю.

— Будь он проклят за то, что вы умираете, — сказал ее муж. — Все прочее я бы ему легко простил. Но, коль скоро уж духи злобы поднебесной приняли мою клятву, так пусть они примут и мое проклятие! Тысяча лет прошла с тех пор, как Спаситель приходил на землю; так вот, я хочу, чтобы половину от этого срока никто из владельцев Керморвана не был бы счастлив в браке! Я желаю, чтобы их жены были уродливыми, или сварливыми, или неверными; но если уж кому-нибудь из них попадется жена красивая и добрая — пусть она умрет очень рано и оставит своего мужа безутешным вдовцом!

И снова раздался крик ворон, на сей раз уже в отдалении, как будто некто очень злой кричал с противоположного берега реки: «Да слышу я, слышу, слышу…»

Сакарисса вздрогнула всем телом.

— Пятьсот лет, мой господин? Это очень долгий срок.

— Я сказал — пятьсот, — упрямо повторил он.

Она покачала головой:

— Да ведь за пятьсот лет весь род Керморванов вымрет, и не останется никого, кто смог бы завершить долгий ряд проклятых…

— Что с того? — спросил муж.

— Да то, что в таком случае ваше проклятие повиснет в воздухе — и никто знает, на чью голову оно падет! Не позволить столь страшному проклятию исполниться совершенно — очень опасное дело. С подобными вещами нужно обращаться как можно осторожнее. И коль скоро я не могу отговорить вас от высказанного желания, то могу ли я, по крайней мере, просить вас смягчить наказание?

Тут она принялась вздыхать так тяжко, что сердце у ее супруга едва не разорвалось от жалости, и он пробормотал, очень тихо, в надежде, что на сей раз духи не разберут ни слова:

— Хорошо, пусть будет не пятьсот лет, а четыреста пятьдесят — четыре раза по сто, согласно числу евангелистов, и еще полстолетия в довесок, как делают все, кто дает деньги в рост, и нечестные торговцы, и враги Христова имени…

— Пожалуйста, — прошептала она, — убавьте еще немножко… Отнимите от назначенного срока хотя бы два десятка…

И, к своему великому разочарованию, он услыхал — уже совсем из дальней дали, с края леса, все то же приглушенное расстоянием карканье: