Озеро Радости - [18]

— Слушайте, давайте не начинать… э… Виктор Павлович. Просто напишите мне открепление, и я почухаю домой.

Председатель исполкома думает. Потом говорит «секундочку», берет со стола сотовый телефон и, зажав его в руке, как хромой палку, выходит из кабинета. Яся ждет долго, успевая изучить бесхитростную обстановку, выцветшие офисные обои, папки с надписью «Показатели» и изнанку желтого от времени тяжелого монитора. Председатель возвращается озадаченный, садится напротив нее, упирает глаза в стол. Яся знает это выражение лица. С таким выражением в Минске обычно произносят фразу «Вы же сами понимаете», которая обозначает, что говорящий ничем помочь не может и причины должны быть интуитивно понятны тому, кому отказывают в помощи.

— Что ж ты там натворила такого, а? — вдруг спрашивает он.

В Минске так не делают никогда. И фиг поймешь — в провинции ли дело или непосредственно в персоне Виктора Павловича.

— В том-то и дело, что ничего! — зло усмехается Яся. — Девятка общий бал, в партиях не состою, на политику мне плевать.

— Ну а как это понимать? — председатель кивает на телефон.

Делается ясно, что по телефону ему сообщили нечто странное.

— Так вы напишете мне открепление? — интересуется Яся.

— В том и дело, что не могу. Запретили мне. В районе нашем ты — не пришей кобыле хвост, но в Минск отпустить не могу.

Яся молчит некоторое время, размышляя, не рассказать ли все как есть — про папу-мудака, про тетю Таню. Виктор Павлович выглядит нормальным человеком, может понять, войти в положение. Впрочем, опыт ей подсказывает, что как только председатель узнает, чья она дочка и кто ее сюда отправил в ссылку, он может, корысти ради, разместить ее в КПЗ местного милицейского участка — авось папе будет приятно и он решит району лишним лямом помочь.

— Ну давайте тогда так, товарищ председатель. — Она решает заимствовать его язык. — Я останусь тут. По документам. А сама завтра сяду на автобус и тихонько уеду. Диплом мой тут будет, книжка трудовая, личное дело, что там еще в вашей этой демонической бухгалтерии фигурирует? Но душа, душа моя бессмертная будет гулять по минским галереям и пить любимый генмайча в кафе «Лондон».

Виктор Павлович наливает себе воды и в ответ переходит на совсем уж человеческий язык:

— Хорошая ты девка, но не понимаешь ничего, Янина. Тебя сюда заслали — вот уж не знаю за что — не для того, чтобы трудовая твоя тут лежала. И вот эти люди, которые тебя мной наказали, я опять же не знаю, кто они точно, тебя отсюда не выпустят. Сидеть тебе в районе, а мне при тебе — цепным псом. Убежишь — тебя вернут, пса поменяют. Так что…

Мужчина погружается в раздумья. Яся вдруг замечает, что он — совсем еще молодой, лет всего на пять старше ее. Но он молод какой-то другой молодостью — той, в которой аккуратное брюшко к тридцати считается признаком уютных взглядов и умения устроиться, той, в которой выглаженная белая рубашка с коротким рукавом и черные брюки с белыми мокасинами не вызывают смертельную тоску, той, где волосы мужчине нужно укладывать в фиксированный зачес назад и вверх, под Кайла Маклахлена, дневное время проводить на работе, а вечернее — перед телевизором. Молодостью, в которой, находясь ночью на озере у костра, обязательно жарят шашлыки, а не свинину барбекю или курицу на решетке, где, поедая эти шашлыки, включают музыку погромче и разливают водку. Молодость Виктора Павловича — не хуже и не лучше молодости Яси, это не какой-то особый провинциальный вид молодости, который совсем не случается в столицах, но вид ее, диорово-фаренгейтовый запах ее чужды Ясе, как сладко-тошнотворный аромат петунии, которой щедро украшены тумбы у входа в исполком.

— Опыта ты не имеешь, а потому дать тебе настоящую работу не могу, — наконец говорит председатель. — Хотя нам и агрономы, и растениеводы, и механизаторы, и операторы машинного доения позарез нужны. Но ты ж пять лет мозги сушила, вместо того чтобы делу учиться. А для ручек с маникюром — он разводит руками, — у нас только должность библиотекарши.

— О нет! Не надо меня делать Крупской! — умоляет Яся.

Но председатель уже строчит что-то от руки на белом листе бумаги и приговаривает, не отрываясь от писанины:

— Сейчас там у нас Алиса кукует, она человек тоже гуманитарно образованный — после парикмахерского техникума. Так что вы с ней общий язык быстро найдете. Но Алиса уже второй месяц как в декрете должна быть. Так что давай, подменяй девку. Вот, — он ставит на лист печать и протягивает документ ей. — Это — ордер на комнату в общежитии. Оно у нас очень комфортабельное, после семнадцати, когда раскочегарится городская котельня, есть горячая вода.

Он смотрит на нее. Вид у девушки, похоже, несчастный.

— Не унывай, Янина Сергеевна! Работа у тебя будет не пыльная, в библиотеку сейчас почти никто не ходит, особенно после того, как на почте клуб с «Контр-страйком» открылся. Я бы тебе выделил дом в агрогородке, у нас есть два пустующих, но отдельное жилье у нас по закону — только для семейных молодых специалистов. Найдешь себе хлопца нормального, у нас тут такие есть, почти вообще не пьющие, поженитесь, свадьбу сыграешь, в Минск, в «Лондон» свой, к гей-моче, возвращаться не захочешь!