Озабоченный - [17]

— Выключи немедленно! — И чуть ли не заламывая руки воскликнула. — Боже мой, ну какой же ты ещё ребёнок, Петя! За что мне всё это, господи! — допекла себя баба, однозначно.

Когда я насытился и приступил к десерту, Люба, которая вяло поклевала салатик и с трудом доела крылышко, поторопила.

— Закругляйся. Петя, пожалуйста. Пора тебе.

— С чего это, Люба?

Учителя, моего классного руководителя с пятого класса, такое фамильярное обращение взбесило. И в то же время её, педагога со стажем, чувство вины гложило, стыд ел поедом. Как выходить из крайне неприятной, неудобной, если не сказать преступной ситуации, она не знала. Ни малейшего понятия не имела.

— Может, забудем всё, что было, а, Петя? Прости, я виновата перед тобой, я нанесла тебе душевную травму, но надо уметь прощать! Не знаю, что на меня нашло, я нарушила все писаные и не писаные правила, предала педагогику — всё, что в тебя вкладывали столько лет пошло насмарку, но… давай опять, как прежде. Я — учитель, ты — ученик.

— Давай, — согласился я. — Но брудершафт назад не отрыгнёшь, ты уж извини.

Она тихо, с силой зажмурившись, качая головой, простонала. Потом вымученно кивнула.

— Хорошо, пусть останется «ты». Только, пожалуйста, не при посторонних.

— Ага, — согласился я, отправляя в рот очередную виноградину. На сытый желудок мне было лениво. Самец в штанах только начинал шевеление.

— Мне кажется, Петя, что ты уже наелся и нам пора прощаться… — сказала вымученно.

— Уже? — я делано удивился.

— Да, время к шести подходит, — произнесла и поморщилась, видимо, вспомнив отменённое свидание. Выключенный телефон, — я слышал, как она сбросила вызовов пять прежде, чем догадалась отрубить связь, — перестала вертеть в руке и задумалась: звонить или поздно опомнилась?

— Ладно. Эту гроздь только доклюю. Немного осталось. Какой виноград у тебя вкусный! Без косточек. Где брала?

— Это кишмиш, в молле, — ответила односложно и продолжила невообразимо серьёзным тоном. — Я надеюсь на твоё мужское достоинство, Пётр.

— В смысле?! — я чуть не подавился, услышав двусмысленность.

— На умение хранить тайны. Это мы, женщины, зачастую болтливы. Можно сказать, секретничаем совместно, между нами, девочками, но… ты — мужчина. Понимаешь? Немногословный охотник…

— Понял, не дурак, я — охотник. Только Мишке Бакланову — напарнику по охоте, лучшему загонщику мамонтов, — и больше никому. Молчок — рот на замок, — последнее произнёс, руками застёгивая губы на воображаемую молнию. Даже со вжиком получилось.

— Какому Мишке?! Предупреждаю, никому! — взвизгнула. Мне показалось, что Люба сейчас же бросится на меня, но ошибся: буквально сразу после истеричного выкрика женщина догадалась. — Да ты специально меня дразнишь! Издеваешься, негодник! — дошло до неё. Чувство вины, интеллигентская рефлексия слетели с учительницы напрочь.

— Ах ты, маленький мерзавец! Я для тебя учебники подобрала, вопросы по ЕГЭ подняла, а ты! Я искренне хотела помочь… конечно, произошло не совсем то… точнее, совсем не то, моя вина, признаю, но! Ты удовольствие получил, женщину впервые познал, и издеваешься, неблагодарный! Вон отсюда, вон! — предела её возмущению не было. Глаза плевались огнём, и вся она, вскочив, выглядела суровей самой прочной капроновой нити.

— А то что? — спросил я предельно нагло.

Мне показалось, Люба задохнётся и рухнет безжизненной. В голове её роились мысли — я буквально их слышал. Чаще других вспоминался Боря. Отметался и возникал вновь. Больше, видимо, за силовой поддержкой одинокой женщине обратиться было не к кому даже мысленно.

— Полицию вызову, — нашлась учительница. — Тебе шестнадцать, на меня дела не заведут…

— И вся школа узнает…

Она-таки не выдержала. Кинула в меня телефон, который до сих пор был в её руке, и бросилась сама, с целью вцепиться в лицо, раскорябать ненавистную наглую рожу.

— Спать! — произнёс я и вскочил, чтобы подхватить обмякшее тело. — Глубже и глубже погружаешься в сон… — приговаривал, укладывая учительницу на софу. Я был готов к новым подвигам. Перепалка завела меня не на шутку.

В этот раз я сам снял с женщины халат и бельё. Проснувшись, она только и успела высказаться с досадой: «Опять!», — и потянулась ко мне, пылая страстью. У себя я лишь спустил штаны и вошёл в неё, лежащую спиной на софе. Классика. Задолбил как поршнем, но Люба прошептала, сквозь сбитое дыхание, «медленнее… ещё… так», и я заработал размеренно, что помогло удержаться от преждевременного извержения. По команде «быстрее» я усилил напор и вскоре, минуты через две, Люба зашлась в оргазме, а через десяток секунд, ощутив в себе рёв тревожного тигра, выстрелил я.

Блаженство накатывало волнами, отзываясь на ощущения тёплых порций истекающей из канала влаги… не мочевых отходов, а жизнь дарующей жидкости, — я это чуть ли не физически почувствовал. Не понял, не додумал, не умозаключил, а именно почувствовал.

— А ты молодец, — отдышавшись, похвалила Люба. — Редко у меня такое бывает, чтобы вместе кончать, — и, повернувшись на бок, обняла и нежно поцеловала. Как ребёнка.

Эти слова мне бальзамом по душе прошлись. Без ведьминых секретов, сам свершил! Ну, почти. Умеют женщины похвалить так, что млеешь от гордости… после верёвки вить начинают, куда там гипнозу.