Озабоченный - [11]

Вера задёргалась, повалилась на пол, оказавшись спиной к нам, застонала ещё громче и замерла, сведённая сладострастной судорогой — теперь не мостом, а в позе эмбриона, свернувшись калачиком. Наконец, раздался облегчённый выдох и послышалось тихое:

— Хорошо… божечки мой, как хорошо…

Она пролежала почти минуту, прежде чем стала подниматься с неуютного, холодного, жёсткого пола. Встала на ноги и молча принялась натягивать штаны, не стесняясь нас совершенно.

— Не надо Кать больше, пожалуйста, — попросила потрясённая Вера.

— А я тут причём? — притворно возмутилась моя хитрая сестрица. Её дыхание было тяжёлым, ноздри трепетали.

— Это же ты делаешь, ведьма малолетняя, — норов Веры всё-таки прорвался.

— Красный пять! — жёстко произнесла Катришка и пояснила. — Это тебе за ведьму.

Я не стал смотреть на новые пароксизмы сладострастия. Надоело. Наказание удовольствием оказалось не таким интересным, как мне представлялось, а Катришке наоборот, понравилось. Как она возбудилась! Совсем не по-детски.

— Не надо больше, прошу тебя, хватит, устала… пожалуйста, умоляю, скажи пять… Да-а-а!!! О, нет, нет, только не ноль! У-у-у не-е-ет… да, да, да, сейчас, пожалуйста, скорее…

Тихие команды Катришки я не слышал, зато голос Веры пестрел всеми оттенками эмоций: от грязного унижения с уничижительной мольбой до светлого восторга с блаженством и благодарностью.

«Пытка апельсинами», — если кто помнит старую картину «Спортлото 82», — продолжалась полчаса. Позвонила мама, попросила меня заглянуть в холодильник и напомнить, что там имеется. Поинтересовалась, почему Катя не берёт трубу и разговор завершился. Значит, скоро мама будет дома. Катришке пришлось сворачиваться.

— Ты бы видел, Петюнь, как она мне в ноги бросалась! — восторгалась сестра, пребывая в состоянии эйфорического возбуждения. Её взор будто бы плёнка масляная покрывала, как яйцо в глазунье. — А знаешь, что было самым действенным в воспитании? Когда после четырёх командуешь ноль. Это что-то. Ноет как ребёнок, которому конфетку не дали, чуть ли в истерике не бьётся.

Такая Катришка мне не понравилась, и я влепил ей увесистую пощёчину. Сестра в изумлении открыла рот и захлопала ресницами. Пелена сладострастия с глаз сползла.

— Где Вера? — Спросил сквозь зубы, испытывая чувство вины.

— Вот же хлопнула дверь, не слышал что ли? — Катришка ответила с обидой, потирая щёку. — По лестнице ковыляет ещё, поди. Сил у неё не осталось.

Я сорвался, забыв о костыле.

Вера стояла на площадке подъезда и вызывала такси. На белых брюках в задней части промежности расплылось заметное влажное пятно.

— Вера, подожди! — девушка обернулась. Её лицо было усталым, но, я удивился и впал в лёгкий ступор, — страшно довольным, умиротворённым.

— Отмени пока тачку, — попросил, соображая, что делать. Планы менялись.

— А я и не дозвонилась ещё…

— Очень хорошо.

Я огляделся. На улице — ни души. Можно рискнуть.

— Смотри мне в глаза… — ввести девушку в транс оказалось необычайно легко, словно она только этого и ждала.

Вначале я хотел убрать привязку Веры к голосу Кати — поведение сестры меня напугало, но, увидев усталую, но довольную девушку, оргазмами не измученную, а наоборот, удовлетворённую, передумал. Решил попробовать повлиять на саму физиологию — мокрое пятно на штанах Веры подсказало, что попытаться можно.

— …можешь, если захочешь, кушать больше. Лишние калории не усвоятся, не станут использоваться на построение жира, а выйдут неиспользованными…

Когда я сказал «три», девушка встрепенулась и принялась заново набирать номер, а из меня будто стержень вынули. Я почувствовал слабость и опустошённость. Я физически ощутил, как из меня изъяли что-то важное, от самой сути отъяли, из глубины души выдернули.

Я еле поднялся назад. Ничто не болело, не ныло, не тянуло, а просто жить не хотелось. Уснуть удалось лишь под утро — мысли тревожные не давали.

И пришла седая старуха…

Глава 3

В школу я теперь ходил не в свою, в чужую. Ездил на другой конец города за шесть остановок от дома.

Засела в сердце заноза и я никак не мог от неё избавиться. Умом понимал, что не прав, но сердце отходить не желало. Мне казалось, что все меня предали. Первые пару месяцев, когда я слёг, друзья и одноклассники приходили часто. Сидели с постными рожами, пытались развеселить, что-то советовали. Потом стали приходить реже, потом ещё реже, потом гости кончились совсем. Со злости я удалил и заблокировал все их телефоны и более ни с кем не общался. Записался в новую школу. Мама меня поняла.

За полтора месяца учёбы я прослыл в классе типичным ботаником. Оно и неудивительно. Домашнее обучение многое упускало и мне приходилось нагонять, причём усиленными темпами. Одиннадцатый класс, ЕГЭ светит. Подколки, смешки и даже угрозы быстро сошли на нет, потому что плевал я на них — депрессия, начавшаяся возле подъезда, схлынула всего на несколько пунктов. Новых приятелей — неприятелей я попросту не замечал, включая женскую половину человечества. Днём отвлекался от тяжких мыслей, занимаясь учёбой, а ночью приходила старуха. Я бы и о гипнозе думать забыл, если бы не ночная ведьма. Мама, оказывается, нездоровым воображением не страдала, не приврала в истории со знахаркой ни на йоту.