Ответ - [41]

В начале весны Балинт — с помощью мастера Турчина — пристроил его на завод шофером. Получив грузовик, Йожи перевез мебель из своей комнатушки в Обуде[47], — кровать поставили на кухне, шкаф и все прочее внесли в комнату, — затем помылся, расчесал волосы, повязал галстук и отправился к барышне Анджеле просить разрешение на переезд.

Барышня приняла его в своей рабочей комнате, сидя за письменным столом. Хотя солнце уже пригревало, окна были закрыты; в жгуте пробивавшихся между тяжелыми гардинами лучей беспокойно вился ворсистый синий сигарный дым. На письменном столе, издавая свежий запах краски, лежала корректура: барышня имела диплом инженера-химика и сейчас правила одну из статей брата.

— Садитесь, прошу вас! — сказала она. — Чем могу служить?

Йожи огляделся, но, обнаружив, что единственный стул затаился в дальнем углу огромной комнаты, лишь подмигнул хозяйке и остался стоять.

— Пришел просить, ваша милость, — начал он, — чтоб разрешили, значит, временно пожить у невестки моей, в дворницкой.

— Зачем?

— Я, изволите знать, получил работу в Киштарче, — объяснил Йожи.

Барышня Анджела насадила на нос пенсне и строго оглядела посетителя с ног до головы; она решительно не понимала, с какой стати этот незнакомец лукаво подмигивает ей из-за длинного своего, пятнистого носа. — У вас что, болезнь глаз какая-нибудь? — осведомилась она, еще раз всмотревшись в бесцветные глаза Йожи, свисающий надо ртом нос и унылую улыбку, открывавшую редкие зубы. — Впрочем, меня это не касается!.. А в другом месте квартиру найти вы не можете?

— Найти-то нашел бы, — живо отозвался Йожи, — да только все они с изъянцем.

— То есть?

— Тот же самый изъян и у девушек-красавушек имеется.

— Не понимаю. — Барышня Анджела была шокирована. — О чем вы?

— Да о том, что они денег стоят.

Барышня Анджела взяла отдыхавшую в пепельнице «вирджинию», закурила. — Я еще не решила окончательно, дам я вам такое разрешение или нет, — проговорила она. — В принципе не хотелось бы пускать в дом незнакомого человека.

Йожи сузил глаза.

— А вы в принципе и не пускайте меня, — заявил он, — вы только на практике…

— Какая у вас профессия? Вы клоун? — спросила барышня, неожиданно рассердившись. — Отказывать в разумной просьбе не в моих привычках, если я в силах помочь кому-то. Извольте обосновать, почему вам угодно перебраться на житье именно сюда. Вы намерены жениться на этой вдове?

— Об этом я еще не думал, — с ошеломленным видом ответил Йожи и скроил такую забавную гримасу, выражавшую крайнее потрясение, что Анджела не удержалась от улыбки. — Больно много прицепов за ее юбкой тянется!

— Прицепов? Что вы хотите сказать?.. Ах, вот оно что, дети! — Полное мясистое лицо барышни сурово глядело на Йожи. — Несмотря на это, она может быть вам вполне подходящей женой. Не считайте, прошу вас, будто я вас уговариваю, — прервала она себя, раздраженная собственным поведением, — в чужие дела я не вмешиваюсь. Вероятно, вы намерены сперва испытать, подходит ли вам совместная жизнь с нею, а потом уж решить. Не так ли?

Лицо Йожи было сейчас олицетворением полной растерянности. — Пробный рейс? — пробормотал он, высоко подняв брови. — Право, не знаю, целую ручки! Но уж если вы изволите предложить такое, так я, право, не против… Один-два пробных рейса в самом деле не помешают.

— Я ничего вам не предлагаю, я спрашиваю, — круто оборвала Йожи барышня. — И даже не вдаюсь в рассмотрение того, что с одной стороны речь идет о судьбе пяти человек, тогда как с другой — лишь одного… ибо и это также не мое дело. — Она сняла пенсне и прекрасными бархатно-черными глазами очень серьезно, почти с мольбой посмотрела на просителя. — Я не хочу стать помехой возможного счастья шестерых людей, — закончила она сдержанно, — поэтому разрешение даю. Ежели через полгода вы не женитесь на ней, вам придется съехать отсюда.

Основную часть своего заработка Йожи отдавал Луизе, а так как под длинным унылым его носом всегда гнездилась новая шутка и все свободное время, вернувшись с завода, он проводил дома, из-под руки выхватывая у невестки работу — стирку или глажку, то Луиза Кёпе очень быстро стряхнула с себя годами давившее ее горе и расцвела так, словно избавилась наконец от долгого бесплодного девичества. Худая шея пополнела, чуть-чуть округлилось и совсем, казалось, высохшее тело, на смуглом цыганском лице расправились морщины, ярче засияли большие серые глаза, засветилась на лице кожа от вернувшейся радости жизни. Она напевала теперь даже днем, словно девушка, поджидающая к вечеру своего возлюбленного. И гораздо реже била детей.

Дела семьи как будто пошли на лад. Их было шестеро, четверо приносили в дом деньги. В одиночку на свой заработок не прожил бы ни один, но так, вместе, они, во всяком случае, три раза в день имели горячую пищу; квартиру Луиза содержала хорошо, чисто, каждую субботу до зеркального блеска надраивала обитый латунью порог, три окна, глядевшие в сад, непременно мыла раз в две недели, так что они всегда сверкали. Керосин по вечерам экономили, однако он был припасен на всякий случай, что же до хвороста и дров, то Йожи, еще прежде чем нанялся на работу, вдоволь насобирал валежника в гёдёлльском лесу, забив им чулан, — словом, на лето у них было чем топить плиту. Фери и Балинту купили хорошие, крепкие башмаки у забредшего из Пешта старьевщика, Луиза тоже получила красивый, «берлинский» платок.