Ответ - [33]

Шрифт
Интервал

— Помощником механика, что ли? — усмехнулся тот.

Балинт засмеялся. — Да я бы здесь любую работу исполнял, — воскликнул он звонким мальчишеским голосом, проскользнувшим в металлическом грохоте цеха так же ловко, как проскальзывает в расселину уж, — все-все делал бы, лишь бы не носить жратву всем и каждому, будто в корчме…

— И это работа, — буркнул механик, следя за манометром на стенке маленького черного баллона с воздухом, укрепленного на самом компрессоре. Мальчик не отозвался. Маховик вращался так быстро, что сверкающие спицы его слились. — Какая это машина? — спросил Балинт. Механик перешел ко второму мотору, включил его. У третьего компрессора проверял проводку электромонтер. — Руди, — крикнул ему механик, — тут мастер один в помощники механика просится!

Монтер внимательно посмотрел на мальчика. — Ростом не вышел, — сказал он.

— Ну и что из того?

— Как же он будет нам спины чесать! — возмутился монтер.

— Ничего, подставим скамеечку, — сказал механик. — Доброму мастеру отказывать не годится.

И они вместе вернулись к первой машине. Механик еще раз поглядел на манометр, затем подошел к трубке, соединявшей компрессор с большим красным баллоном, и отвернул клапан. Он уже в третий, в четвертый раз повернул колесико, как вдруг раздался страшный треск и тотчас — оглушительно-резкий свист, мгновенно перекрывший нарастающие утренние шумы цеха, так что слух перестал их воспринимать.

Балинт, смотревший на обоих рабочих, находясь по другую сторону установки, получил лишь легкий удар в плечо, от которого, однако, смаху сел на бетонный пол. Уже сидя, он увидел, как механик, который стоял возле самого трубопровода, описывая невысокую дугу, словно ныряльщик, с трамплина прыгающий спиной вперед, летит к нему с раскинутыми в стороны руками и ногами, поднятыми выше головы; монтер же, стоявший чуть-чуть подальше, вдруг зашатался и с диким воем упал навзничь; вопль его слышен был даже сквозь свист вырывавшегося из трубы воздуха.

Балинт моментально вскочил — почти в тот же миг, как тело механика мягко плюхнулось на приводной ремень рокочущей машины, — и в сознании его все сразу стало на место. Тело механика лежало вдоль быстро двигавшегося ремня, одна рука низко свисала, другая подвернулась под поясницу. Правда, под тяжестью человеческого тела ремень двигался медленнее, но и так мысль мальчика за ним не поспевала: когда он сидел на полу, седая голова механика находилась справа от него, когда же вскочил, она уже проплыла мимо левой руки.

Как ни мимолетна была растерянность мальчика, но за краткий этот миг ноги механика уже подплыли под маховое колесо. Беспрерывный вой лежавшего по ту сторону монтера парализовал Балинта, словно молотком бил под колени, когда он, напрягая силы, старался вскочить.

И все же мгновение спустя механик лежал на бетонном полу: ухватив за голову, Балинт сдернул его с ремня. Правда, одна нога механика все еще удерживалась поперек привода, но затянуть ее в машину уже не могло. Балинт, изловчившись, сбросил и ее.

— Вы уж тут подымайтесь! — выдохнул он и, обогнув компрессор, бросился к лежавшему с другой стороны монтеру; лицо монтера было сплошь залито кровью, над левым глазом торчал изо лба кусок обнаженной красной от крови кости. Крики его становились все тише. Балинт даже не наклонился к нему; согнувшись, проскользнул под свистящей струей воздуха, вырывавшейся из разорванной трубы, и побежал к двери.

Работа в сборочном началась, но пневматические молоты и зубила, не получив воздуха, еще стояли, так что голосу Балинта пришлось сразиться лишь с глухим рокотом огромного цеха.

— Что стряслось-то, малец? — спросила подошедшая женщина.

— На помощь!.. На помощь!.. — срывающимся голосом кричал Балинт.

Стоявшие неподалеку рабочие заторопились к нему. Балинт не стал их ждать и вновь бросился в компрессорную. Разорвавшаяся труба по-прежнему свистела и шипела. Монтер недвижимо лежал на полу, но старый механик уже кое-как поднялся на ноги и, мучительно скорчась, стоял у стремительно бегущего приводного ремня. Мальчик подлетел к нему.

— Как остановить машину?

Старик повернулся к мотору, но не мог сделать ни шагу. — Там справа на доске есть рукоятка, дерни ее на себя! — сказал он с искаженным лицом.

Между тем компрессорная наполнилась людьми. Рабочий в синем комбинезоне подошел ко второму работавшему мотору, остановил и его. С каждым мгновением шум работы в цеху угасал, лишь из дальнего конца — куда еще не донеслась весть о несчастье — слышался звук сбрасываемых досок и одинокий стук молотка. Вокруг монтера с разбитой головой люди стояли молча, но позади, за проволочной сеткой, возбужденно гудели голоса. Звучали проклятия. Мастер Турчин, вызванный из конторы, осматривал искореженную трубу. — Голову даю на отсечение, что не сама по себе она лопнула, — сказал он. — Кто был здесь во время несчастного случая?.. Да ты-то как тут оказался? — накинулся он на Балинта.

— Парнишку оставьте, господин Турчин, — сказал старый механик, которому вынесли из конторы стул, — не будь его здесь, мне бы ноги оторвало машиной.

— Расходитесь, расходитесь, ребята! — крикнул мастер. — Кому здесь делать нечего, марш по местам! Если остальные компрессоры в порядке, сейчас дадим давление.


Еще от автора Тибор Дери
Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

В книгу включены две повести известного прозаика, классика современной венгерской литературы Тибора Дери (1894–1977). Обе повести широко известны в Венгрии.«Ники» — согретая мягким лиризмом история собаки и ее хозяина в светлую и вместе с тем тягостную пору трудового энтузиазма и грубых беззаконий в Венгрии конца 40-х — начала 50-х гг. В «Воображаемом репортаже об одном американском поп-фестивале» рассказывается о молодежи, которая ищет спасения от разобщенности, отчуждения и отчаяния в наркотиках, в «масс-культуре», дающих, однако, только мнимое забвение, губящих свои жертвы.


Избранное

Основная тема творчества крупнейшего венгерского писателя Тибора Дери (1894—1977) — борьба за социальный прогресс и моральное совершенствование человека.


Рекомендуем почитать
Ангелы не падают

Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.


Правила склонения личных местоимений

История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.


Прерванное молчание

Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…


Сигнальный экземпляр

Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…


Opus marginum

Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».


Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.


Избранное

Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.


Старомодная история

Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.


Пилат

Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.


Избранное

В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.