Ответ - [31]

— Значит, утром и отправишься? — спросила тетя Луиза.

— Прямо сейчас, — сказал мальчик. — Завтра с утра выходить на работу.

Вторая глава

Был у Балинта один сон, который на поворотных пунктах его короткого жизненного пути, после какого-нибудь трудного и волнующего дня, неизменно к нему возвращался.

Он сидит в комнате, окна которой выходят неизвестно куда. Иногда, правда, за стеклом виднеется акация или какая-нибудь часть коридора в рабочем бараке Андялфёльда, но при том решительно неясно, где, в какой части света находится эта комната. И люди, вдруг возникающие в ней, всякий раз меняются, хотя как правило это участники различных событий и сценок предшествующих дней: то на маленькой скамеечке подле кровати сидит мать и поблескивающим ножом чистит картошку, то бабушка в углу сражается с дверцей шкафа, которая никак не желает открываться, то стоит посреди незнакомой комнаты барышня Анджела со строгими очками на полном лице и подносит к губам длинную «вирджинию»; впрочем, чаще всего в комнате находится Фери, старший брат, — он лежит на соломенном тюфяке, подобрав ноги, или обстругивает ножичком ореховую ветку, или молча, не шевелясь, стоит у Балинта за спиной… С каждым из этих людей у Балинта ведется отчаянный спор. Но по правую руку от него, на кресле, от которого ему виден лишь красивый точеный подлокотник, неизменно сидит кто-то, и Балинт не знает, кто он, не знает даже, мужчина это или женщина, стар этот человек или молод, не различает его лица, — но, хотя этот кто-то не вмешивается в споры и никогда не произносит ни слова, Балинт чувствует в нем союзника.

Сон, обычно непродолжительный, всякий раз развеивал тревоги и страхи, вселял веру в себя. Помог он Балинту преодолеть и неудачи первых дней на Киштарчайском вагоностроительном. Новой обстановки мальчик боялся не более, чем новых башмаков, к которым ноге сперва нужно приноровиться; ну, поначалу будет непривычно, непонятно, не обойдется и без ссадин на самолюбии, но в конце концов притрутся, приладятся друг к другу. Однажды он побывал уже на заводе, на «Ганце-судостроительном», вместе с крестным; и с виду, и по запаху, и по речам своим тамошние рабочие оказались точь-в-точь похожи на обитателей «Тринадцати домов», разве что выражение лиц было чуть-чуть более напряженное, отсутствующее; он и сам в любой момент мог бы сойти за одного из них.

Но сейчас, постучавшись в контору цеха, где предстояло ему работать, Балинт немного растерялся. В конторе, кроме мастера (его-то вполне можно было принять за жильца такой же, как у крестного, комнаты с альковом), за двумя сдвинутыми вместе столами сидели два господина в нарукавниках; над третьим столиком, поменьше, склонялась толстая белокурая дама в белом халате. Стоя за стеклянной дверью, Балинт некоторое время разглядывал их: на его стук никто не шелохнулся. Балинт вошел.

Господин в нарукавниках повернул к нему беличье личико, испещренное мелкими морщинами. — Так это и есть наш новый рассыльный, господин Турчин? — спросил он мастера, глядя на Балинта. Теперь все четверо воззрились на мальчика.

— Он самый.

— Ну, у этого дело пойдет! — проговорил тот же господин. — Помните, сударыня, его предшественник минут десять простоял за дверью, а этот сразу сообразил, что его стука здесь не слышно.

Сборочный цех — такой длинный, что лица рабочих, находившихся в другом конце, нельзя было различить, — содрогался от грохота кувалд, завыванья пневматических молотков, зубильных станков, и все эти звуки с такой силой давили на дверь конторы, что двойные ее стекла постоянно дребезжали, словно бранились между собой, и приходилось буквально кричать соседу в ухо, чтобы он услышал. В маленькое помещение конторы дневной свет поступал из цеха, который и сам-то был погружен в сумрак, ибо кривые стекла крыши давно запорошило пылью; лишь в дальнем его конце через прямоугольную прорезь раздвижных дверей без помехи вливался яркий солнечный свет, образуя огромную, сияющую белизной завесу, сквозь которую время от времени проскакивали, вбегая в цех, крохотные черные фигурки людей.

— Как тебя зовут?

— Балинт Кёпе.

— Когда будешь говорить со мной, — заговорил другой чиновник, господин Хаузкнехт, очень черный и худой мужчина с длинной шеей, — то становись от меня справа. Ты знаешь, где у меня правая сторона? — Балинт показал. — Светоч мысли! — удовлетворенно отметил длинношеий. — Тот, другой, раздумывал минут пять по меньшей мере, а потом безошибочно встал слева. Ну, а если я вот так стану, где у меня правая рука?.. Верно! Откуда у тебя такое море познаний?

Толстая блондинка всем телом своим вперилась в неподвижно стоявшего мальчика. — Славный мальчишечка. Вы только поглядите, какой он курносенький.

— Уж вы не портите его, сударыня, — заметил господин Хаузкнехт, — эти сообразительные сорванцы так быстро набираются нахальства, что господин Турчин не успевает приводить их в чувство затрещинами.

— С ним хлопот не будет, — рассудил конторщик с морщинистым беличьим личиком (на следующий день его перевели в городскую контору завода, и Балинт не успел узнать его имя), — видно, что порядочный мальчик, эти несколько пенгё жалованья ему нужны позарез.